— И понятия не имеет, какова в этом роль Вертижопки.
— А тому «канадцу» она, в конце концов, дала?
Боженка фыркнула так, что чуть не поперхнулась остатками коньяка:
— Чёрта лысого дала. Промурыжила чуть ли не до отлёта самолёта и пообещала, мол, «когда вернётся…» Улетел, по слухам, в крайнем озверении.
— Ерунда, пройдёт. Погоди-ка, не пойму я, как мне к этому относиться, радоваться или нет?
— Я бы не радовалась, — проворчала Боженка, немного подумав.
— Наверно, ты права…
Боженка вдруг оживилась:
— Слушай, это же ещё не всё, дальше будет хуже. Давай разделаемся с отравой, я раскрою страшную тайну, и потом можем попробовать что-нибудь полегче.
В ожидании эффектного финала Майка оглядела батарею спиртного. Финская водка, ореховая настойка, белое и красное вино, виски и лимонная водка домашнего производства. Боженка не сводила внимательных глаз с бутылок.
— На фига ты ореховку купила? — удивилась она.
— Ничего я не покупала — подарили, даже не помню, кто и когда. Говорят, она полезная.
— Так-то оно так, но горькая.
— Из всего этого вино самое лёгкое…
— Слишком благородный напиток под Вертижопку, жалко переводить. А это… это та лимонная, что Доминик делал года три-четыре тому?
— Она самая.
— Её тоже жалко. Не! Предлагаю всё-таки перейти на финскую. Чистая, без затей, легко доступная. И холодная.
Майка не возражала. Поставила бутылку в стеклянный термос и засыпала колотым льдом. После чего вернулась на своё любимое место, взяла рюмку с остатками коньяка и поглядела на Боженку.
— Ну, — произнесла она с особым нажимом.
— Ну, так эта обезьяна недоделанная всё специально подстроила.
— Что подстроила?
— Как что, уход Доминика из дома!
Майке понадобилось некоторое время, чтобы упорядочить в голове общий смысл услышанного. Вроде всё понятно, но что-то не состыковывалось.
— Скажи-ка ещё раз. И поподробнее.
Переполненная благими намерениями Боженка немедленно начала набирать обороты и перво-наперво прикончила свой коньяк.
— Сама призналась, её аж распирало от успеха. Анюте так прямо и заявила, дескать, «та дура позволила увести у себя Доминика»… Слушай, я ведь тебе глаза не открываю, ты же в курсе, что Доминик… того…
— В курсе, в курсе, про Анютины надежды ты уже доносила, — успокоила Майка подругу и тоже избавилась от остатков коньяка. — Ты не стесняйся, по этой части ничего хуже уже быть не может. Анюта теперь для меня — семечки.
Воспоминание о супружеской ошибке Доминика наполняло Майку, с одной стороны, блаженством, а с другой — злорадством, и в эту минуту ей и в самом деле казалось, что ничего страшного быть не может.
