Тургенев, Флобер и Жорж Санд: межкультурный полилог | страница 3



Жорж Санд достаточно просто и ясно объяснила свое понимание вопроса, мучившего Флобера: как преодолеть конфликт между писателем и читателем, или в более широком смысле — конфликт между художником и публикой, массой. Для кого нужно писать? Для избранных десяти человек, которые вас поймут, как считал Флобер? Жорж Санд знала другой ответ:

«Пишут для всех, для всех, кто нуждается в приобщении. Когда ты не понят, ты смиряешься и начинаешь снова. Когда тебя понимают, ты радуешься и продолжаешь. В этом весь секрет наших упорных трудов и нашей любви к искусству. <…> И если настоящее бесплодно и неблагодарно, если теряешь всякую активность, всякое доверие к публике, служа ей, насколько это в твоих силах, остается упование на будущее, которое поддерживает мужество и залечивает всякую рану, нанесенную себялюбию»[4].

Флобер, казалось бы, был равнодушен к читательскому успеху своих произведений. Но когда этот процесс конфликта с публикой затянулся, он впал в настоящую депрессию. Он не мог простить равнодушия к своему роману «L’Èducation sentimentale». Тургенев подбадривал своего друга, но понимал, однако, что настоящий художник не может долго жить без успеха, означающего понимание и признание его творческих открытий другими. Он очень надеялся на читательский успех «Искушения Святого Антония». 20 февраля 1870 г. Тургенев писал: «Да, конечно, к вам были несправедливы, но наступил час, когда надо собраться с силами и обрушить на голову читателей подлинный шедевр. Ваш „Антоний“ может сыграть роль такого булыжника. Не мешкайте с этим, вот мой постоянный припев»[5]. Когда надежда на успех и этого произведения не оправдалась, Тургенев переложил ответственность за провал на недостаточно развитого читателя. В июньском письме 1874 г. он писал: «Решительно, „Антоний“ не для широкой публики: обыкновенные читатели в ужасе от него отшатнулись — даже в России. Я не думал, что соотечественники мои такие жеманные. Тем хуже! Но „Антоний“ — книга, которая будет жить несмотря ни на что»[6].

Но потеря связи с читателем может возникнуть и по вине самого художника. Тургенев понимал, что в своих экспериментах с объективным методом Флобер перестает учитывать не только вкусы массового читателя, но и элементарные законы восприятия. Это не могло не беспокоить русского писателя, с тревогой следившего за претворением замысла «Бувара и Пекюше». Пребывание Флобера в горах Швейцарии он советовал ему использовать для «того, чтобы придумать нечто захватывающее, жгучее, пламенное». В этом же июльском письме 1874 г. Тургенев попытался робко скорректировать план последнего романа. Флобер, как известно, задумал создать монументальное эпическое произведение, в котором бы сама композиция и подбор фактов должны были продемонстрировать ограниченность как отдельного заурядного человека, стремящегося к знанию, так и несовершенство самого знания, воплощенного в разных науках и искусствах, дающих противоречивые результаты.