Хедли пытался понять, куда спешили все эти люди, так быстро проходившие мимо… Наверняка, по каким-то очень важным, серьезным, жизненно необходимым делам. Невероятно, что столько людей вышли на улицу, и все выполняют ценные поручения, у каждого есть конкретная цель. Все участвуют в сложных проектах и планах… В процессах космического масштаба.
Стюарт неохотно развернулся и перешел через дорогу. Он еле волочил ноги: не хотелось возвращаться в неприглядный магазинчик. Что угодно, лишь бы оттянуть время. Можно ненадолго спрятаться в сортире, но потом… снова подниматься по лестнице – навстречу клиентам с их постными физиономиями.
В витрине «Здорового питания» виднелся большой глянцевый фотопортрет Теодора Бекхайма, поставленный на стенд между финиками и орехами. Стюарт в сотый раз остановился перед портретом: он стоял там еще с мая. Бекхайм выехал из Лос-Анджелеса, где у него была штаб-квартира, и поднимался вдоль побережья на север.
На Хедли глянуло крупное темное лицо, и ему стало как-то не о себе. Этот человек казался неимоверно властным и могущественным. Большие черные глаза и изборожденный морщинами лоб придавали ему сходство с первобытным исполином, легендарной личностью из далекого прошлого. Под фотографией Теодора Бекхайма помещался текст объявления:
«Выступления в Зале Стражей в 8:00,
6, 7 и 8 июня.
Вход свободный.
Пожертвования всячески приветствуются.
Тема лекции:
«Чистота: что сказано в Библии о Мировом порядке Будущего?»
После лекции состоится обсуждение.
Приглашаем всех желающих!
Общество Стражей Иисусовых».
Хедли безучастно взглянул на текст, а затем снова на выразительное лицо. Снимок находился здесь уже так давно, что Стюарт знал на нем каждую линию и каждый изгиб. Казалось, Бекхайм – его хороший знакомый, а вовсе не заезжий общественный деятель, лидер религиозной секты. На афише даже указывалось ее название: «Общество Стражей Иисусовых». Всемирное общество… Брошюры, еженедельная газета, которая продавалась на каждом углу. Последователи в Южной Америке, Африке, Исландии и даже Иране. Сила Библии… Исцеление словом.
Чем дольше Хедли рассматривал фотографию, тем узнаваемее становится образ Теодора Бекхайма. Сначала он напомнил Стюарту Франклина Делано Рузвельта, а затем его собственного отца – высокого и сильного, с низким голосом, каким он его смутно себе представлял. Из-под густых черных бровей вдруг сурово уставился школьный учитель физики, который твердо и уверенно шагал по коридору в длинной белой мантии, развевавшейся за спиной, как у апостола Павла. Этот снимок вызвал у Хедли такое же нервное, неприятное чувство, как и армейские призывные плакаты. Одной половиной сознания он понимал, что это сделано нарочно – в целях агрессивной рекламной кампании. Но другая половина вздрогнула и оживилась, а сердце в груди обмякло и растаяло, точно сало на сковородке.
