Ввязаться в борьбу с подобным злом - при всей мягкости речи и ангельской улыбке Фергюсона - было с его стороны отчаянной смелостью. В качестве экспериментальной базы для всего Северного Мичигана он приспособил самые отдаленные, наглухо запертые, специально оборудованные палаты своей больницы. Здесь прозябали - слово «жили» для них не подходит - обломки человечества, по больничному прозвищу «коты да собаки», хронические больные, не поддававшиеся никаким видам лечения, печальный арьергард людей без надежды. Легкие или ранние случаи психозов Фергюсону не годились.
В этом отношении он напомнил мне доктора Джулиуса Вагнер-Яурегга, который в 1917 году, как и Фергюсон, отбирал для лечения только тех больных, которым грозила неизбежная, стопроцентная смерть от прогрессивного паралича. Он выжигал сифилис из их мозга огнем малярии и впервые в истории медицины вернул горсточку обреченных паралитиков к нормальному поведению, к семье и работе.
Свой знаменитый опыт австриец поставил над больны-г.:и, обреченными на верную смерть, ибо такова неотвратимая природа общего паралича слабоумных. А у Фергюсона? Среди тысячи с лишним больных в его отделении было некоторое количество душевнобольных с начальной формой заболевания - те случаи, которые успешно излечиваются инсулином или электрошоком. Поскольку Фергюсон задумал пустить в ход новые успокоительные и возбуждающие лекарства, почему он не попробовал сначала испытать их действие на больных с ранней формой болезни? Почему он не дал возможности этим новым средствам быстро завоевать признание и успех?
Причиной того, что он этого не сделал и отбирал для опыта только неизлечимых, является честность и крайняя научная щепетильность Джека Фергюсона.
Многие больные с начальной формой часто дают ремиссии или выздоравливают без всякого лечения. А уж эти несчастные из отдаленных палат не позволят новым лекарствам обмануть Фергюсона. Если безнадежные больные будут излечены, то уж наверно можно считать, что лекарства действуют. То, что стало затем происходить с этими жалкими созданиями, и является темой моего рассказа.
Но это еще не вся тема. Мы знаем, что и в других больницах после применения новых лекарственных средств отпускают под наблюдение семьи многих душевнобольных в разных стадиях болезни, и Фергюсон отнюдь не является единственным наблюдателем удивительного действия новых лекарств. Почему же тогда я выделяю именно его, как человека, поднявшегося на борьбу с безумием? Вот что он видит в моменты вдохновения, которое скорее можно назвать поэтическим, нежели научным.
