- Они вели себя так, - говорил профессор Фултон, - как будто присоединились к культу радости Мишо старшего и все свои жизненные невзгоды возложили на всевышнего.
Это было неслыханно. Когда эти обезьяны, лишенные лобных долей мозга, не могли выполнить какое-нибудь задание, они нисколько не огорчались, не становились мрачными или сварливыми; казалось, им это совершенно безразлично. Они только усердно приглаживали свои меха или затевали веселые игры. Они вполне сохранили свой ум. Они стали обезьянами с совершенно новыми повадками, изменившимися к лучшему. Они были забавными лабораторными диковинками.
Уолтер Фримэн рассказывает, что Эгасу Моницу эти счастливые обезьяны отнюдь не казались лабораторными диковинками. Они воспламенили его. Мониц разыскал в кулуарах конгресса профессора Фултона и спросил выдающегося ученого, нельзя ли применить эту операцию Душевнобольным людям. Мониц сравнил озлобленных, буйных, одержимых бредовыми идеями сумасшедших в психиатрических больницах с обезьянами, которые стали веселыми и спокойными после потери лобных долей мозга. «Но суждение о проекте Моница оказалось непосильным для Фултона», - пишет доктор Фримэн. Это выходило за пределы его академической сферы. Да и не хватил ли Мониц через край? Не чересчур ли смелая затея? Если удалить человеку важную часть мозга, то ведь назад ее не поставишь. И если эта операция действительно может сделать удрученного психотика веселым, то что за будущее его ожидает?
Джон Фергюсон был взволнован моницевской верой в чистую науку профессора Фултона и тем восхищением, с которым Фримэн описывал первые результаты, полученные на кучке безумцев, которых оперировали доктор Алмейда Лима и доктор Эгас Мониц в Лиссабоне.
Эти португальские пионеры просверлили дырки по обе стороны лба в черепах двадцати душевнобольных. При помощи хитроумно устроенного ножа, лейкотома, они рассекли пучки нервных волокон, идущие от лобных долей мозга к загадочному бугру в середине мозга - таламусу. Предполагается, что в лобных долях помещаются центры мышления, а таламус считается центральной силовой станцией для эмоций; и до сих пор идет еще глубокий спор - слишком глубокий для меня - о значении нервной связи между лобными долями и таламусом.
Как бы там ни было, после операций, разрушивших эту связь, Мониц и Лима счастливы были сообщить, что семеро из двадцати душевнобольных стали вполне нормальными людьми, а у других семи наступило значительное улучшение; и ни один больной не умер от операции.
