— Можешь идти, — сказал он устало. — Тебя ждет Стас.
— Засунь Стаса себе в задницу! — вспылила Анжела. — Может, ты и на работу его взял специально для…
Она осеклась.
Никита отчетливо услышал громкий треск. Это рухнула его прекрасная, тщательно выстроенная конструкция.
Он обернулся, готовый отрицать все обвинения скопом, и увидел прозрачные дорожки, ползущие по окаменевшему лицу. Заготовленные объяснения полопались, словно воздушные шарики. Уцелели два слова, самые бессильные из всех существующих на свете.
— Прости меня.
— Чтоб ты сдох, сволочь, — сказала Анжела мертвым голосом.
— Я хотел как лучше.
— Ты даже гордости мне не оставил.
— Я понимаю…
— Врешь! — перебила она. — Чтобы понять, нужно такое пережить. Господи, хоть бы ты оказался на моем месте! Должна же быть на свете хоть какая-то справедливость!..
Анжела как слепая двинулась к выходу — прекрасная раненая амазонка, выбитая противником из седла. Зацепила бедром угол стола, чуть не опрокинула кресло. Хлопнула дверь, послышался неровный удаляющийся стук каблучков.
— Сволочь, — сказал Красовский негромким скрипучим голосом. И относилось это, разумеется, к нему.
Обоянь, апрель 1885 года
Мария Викентьевна постучала в комнату дочери, но, как обычно, ответа не получила. Распахнула дверь, еще раз стукнула костяшками пальцев в деревянную притолоку:
— Можно?
Катя сидела за столом, положив голову на разорванную пополам нотную тетрадь. Ее густые неприбранные волосы в беспорядке разметались по затылку и плечам.
— Катя, — позвала Мария Викентьевна.
Дочь не отозвалась, даже голову не повернула. Мария Викентьевна села рядом с ней, легонько потрясла за плечо:
— Поговори со мной, детка. Пожалуйста.
Никакого ответа. Мария Викентьевна вздохнула, поднялась со стула и вышла из комнаты.
Катя вернулась в Обоянь внезапно, упала на голову одновременно с декабрьским снегом перед Рождеством.
Однажды вечером на пороге гостиной возникла женская фигура в легком меховом полушубке. Незнакомка в изнеможении прислонилась к дверному косяку, медленно размотала теплый пуховый платок и уронила его на пол. Сначала Мария Викентьевна дочь не узнала. Но когда за спиной незнакомки возникло радостное рябое лицо служанки Глашки, поднялась из-за стола, неуверенно проговорила:
— Катя?..
Дочь не ответила. Постояла на пороге, обвела взглядом знакомые стены и направилась к деревянной лестнице. Цепляясь за перила, поднялась в свою прежнюю комнату и, не раздеваясь, упала на кровать.
