Шезлонг, в котором обычно отдыхала прима, стоял особняком в тени большого разноцветного зонтика. Рядом — столик с чашками и хрустальной вазочкой, наполненной прозрачным горным медом. Извольская пила чай только из собственного термоса.
Приму в театре не то что не любили — сторонились. В отличие от прекрасной амазонки, умирающей от любви и сгорающей от ненависти, Извольская держалась так, словно ходит по облакам: безучастно пережидала частые артистические перебранки, не замечала выходок прекрасной Анжелы, пропускала мимо ушей редкие шпильки Любимова. Но стоило ей запеть — и все преображалось. Извольская становилась нервной, собранной и ужасно требовательной. Цеплялась к партнерам, не прощала малейшей шероховатости и требовала совершенства в каждом такте.
— Что случилось с камерой в коридоре?
Алимов оглянулся.
Холодноватые серые глаза мецената мерцали чуть ярче обычного. Красовский вышел из театра последним, следом за советником по безопасности.
— Пока не знаю, — ответил Алимов тоже вполголоса. — Надеюсь, это просто техническая поломка. Вечером она будет на месте. Не волнуйтесь, Никита Сергеевич, я контролирую ситуацию.
— Надеюсь, — сухо обронил Красовский и, слегка раскачиваясь, двинулся к шезлонгу, на котором отдыхала Извольская. Глаза примы были закрыты, теплый майский ветерок мягко шевелил ее волосы.
Странные отношения, подумал Алимов, наблюдая, как Красовский садится в кресло возле шезлонга. Извольская держит мецената на расстоянии вытянутой руки, всегда называет по имени-отчеству, приезжает и уезжает одна. Хотя все в театре знают, кому принадлежит городской номер телефона, по которому патрона можно найти ночью. Артисты всё знают.
Извольская открыла глаза, что-то сказала или спросила. Красовский оглянулся на чайный столик и приподнялся. Но тут подоспел Марат Любимов, вертевшийся рядом, и быстрым шагом направился к входу.
Советник вошел следом за ним в небольшой холл и остановился, наблюдая.
Любимов сунул ключ в дверь гримерки Извольской, и дверь сразу распахнулась. Марат с удивлением посмотрел на ключ и вошел.
Обратно он вынырнул буквально через минуту со знакомым синим термосом в руках. Попытался запереть дверь, но ключ упорно не желал поворачиваться.
— Оставьте, Марат, я закрою! — громко сказал Вадим Александрович.
— Спасибо.
Марат упругим шагом пронесся мимо советника. Алимов подошел к двери, присел на корточки.
Ключ вошел в замок неплотно. Треугольная зазубрина отчетливо виднелась под круглой головкой.
