Оскар был точно такой же, каким я привык его видеть в Москве, в редакции «Правды», у Кружкова, или в театрах, на премьерах. Казалось, что он все еще пишет свои театральные рецензии. На нем была кепка, измятый полосатый штатский пиджачок с орденом «Знак Почета» за полярные экспедиции, измятые брюки и стоптанные полуботинки.
Как выяснилось, именно в таком вот виде он попал 24 июня ночью в горящий Минск, а потом шел оттуда до Могилева — без малого двести километров — пешком и видел все творившееся на дорогах. Видел еще больше, чем я. Его приютили у себя секретари ЦК Белоруссии, которые приехали сюда и жили в каком-то доме под Могилевом. Оттуда он дозвонился сюда, обрадовавшись, что нашел хоть какую-нибудь газету. Мы проговорили два часа и заснули под утро.
Утром нас разбудил Устинов, предложивший ехать вместе с ним в штаб. В буфете оказались тульские пряники и свежее могилевское пиво. Мы пили его, закусывая пряниками. Вечером этого же дня в первую бомбежку Могилева пивоваренный завод был разбит.
Приехав в штаб, пошли информироваться в оперативный и в разведотдел. В штабе была еще большая сумятица, чем вчера. В лес, где он размещался, в общем, могли пройти все, кто хотел. Зато, попав туда, никто не мог найти, где какой отдел штаба. Получалась конспирация шиворот-навыворот. Все это уладилось только потом, когда штаб стоял уже в Смоленске. А здесь надо было бродить часами в поисках того, что тебе нужно. Отделы штаба стояли в лесу, в палатках, а некоторые размещались прямо на машинах и около машин.
Первые бомбежки и обстрелы дорог приучили к маскировке, и маскировались в эти дни быстро и ловко. Нам рассказали, что сбито два немецких бомбардировщика и захвачен летчик. Насколько я понял из разговоров, здесь это был первый пленный летчик за войну.
Летчика привезли в штаб только к темноте. Это был фельдфебель с железным крестом — первый немец, которого я видел на войне.>12 Я шел вместе с несколькими работниками политотдела и четырьмя конвоирами, которые вели этого немца, раненного в спину.
Мы никак не могли в темноте найти разведотдел. Потом часть группы пошла искать его, а я с конвоирами и одним политработником остался вместе с немцем. Немца положили на траву. Он лежал с завязанными глазами и стонал. И я перекинулся с ним несколькими словами на своем немецком языке. Он сказал, что ему больно; холодно, и попросил разрешения сесть. Мы его посадили.
Этот первый немец был событием. Все толпились вокруг него. Кто-то сказал, что его уже допрашивал сам маршал. Какой из маршалов — я не понял.
