– Ты только подумай, – говорил он, – Маргарита уже сама по себе какое красивое имя, а тут еще святая. Место с таким названием не может не быть раем.
Он оказался прав: мало на земле мест лучше Санкта Маргариты. Типичный маленький итальянский городок (я говорю про 1907 год) со всем беспорядком и несравнимым очарованием итальянских селений, с черноглазыми растрепанными, но живыми, как ртуть, итальянками; с маленькой, всегда гостеприимно открытой церковью, где перед ярко раскрашенной статуей Мадонны вечно видны молящиеся.
Городок этот омывается голубым морем, волны которого с шумом разбиваются о высокие скалы, а с другой его стороны виднеются теряющиеся в облаках горы. И всего две гостиницы, в это время года полупустые.
Да, название не обмануло, и Санкта Маргарита действительно оказалась райским уголком.
Оттуда поехала я в Рим и в декабре домой, в Петербург. В Риме было так же хорошо, как и в прошлом году, но я переживала тогда единственную в жизни пору, когда всем существом готовишься к предстоящей перемене жизни и живешь настолько эгоистично своим счастьем, что все окружающее как-то отодвигается от тебя. И поэтому Вечный город меньше говорил моему сердцу, чем в прошлом году.
В ноябре, читая об открытии третьей Государственной думы, я была глубоко счастлива за папа. Я читала и слышала о том, что, по-видимому, выборы на этот раз оказались удачными и представителями народа стали люди, действительно достойные его доверия, стремящиеся к работе, а не к одной лишь пустой критике, и сердце наполнялось надеждою на счастливое развитие России.
Уехала я на этот раз уже одна, как «взрослая». Ехала через Вену и Варшаву, куда за мной был послан вагон. В Варшаве надо было проехать через город от одного вокзала на другой, и те несколько часов, которые я провела в этом городе, оказались для меня настоящей пыткой.
При выходе из заграничного вагона, доходящего до Варшавы, меня встретил какой-то генерал с огромным букетом красных роз, чем меня так смутил, что я готова была провалиться сквозь землю. Пришлось с этим генералом и букетом в руках проехать в открытом экипаже через всю Варшаву.
На Петербургском вокзале, встреченная с огромным почетом жандармами и полицией, через царские комнаты «проследовала» в свой вагон. Кроме всей страшно меня смущавшей внешней стороны моего кратковременного пребывания в Варшаве, чувствовала я себя сильно взволнованной рассказами моего спутника-генерала о последнем заседании Государственной думы, во время которого, обсуждая военное положение и говоря о казнях, Родичев нанес личное оскорбление моему отцу.
