Выслушав эти тяжелые оскорбления армии, выступил военный министр генерал Родигер и заявил, что считает ниже своего достоинства отвечать на подобные речи.
Теперь я заметила, что вера папа в возможность счастливого исхода борьбы с левыми элементами Думы поколебалась, и он убедился в том, что работать и эта Дума не будет, а лишь систематически и огульно будет критиковать все мероприятия правительства. Другого выхода, как роспуск ее, не представлялось, но надо было повременить, ожидая окончания нового закона о выборах, разработка которого была поручена Крыжановскому.
Плачевный пример двух первых Государственных дум ясно доказал полную несостоятельность выборной системы, которую требовалось в корне реорганизовать. Эта большая работа, конечно, не могла быть исполнена так быстро, а кроме того, у моего отца тлела еще искра надежды на то, что удастся Думу образумить.
23 апреля, в день именин императрицы Александры Федоровны, в Царскосельском дворце состоялся выход, торжественное богослужение и завтрак. На этот день я была назначена дежурной фрейлиной.
Мы все фрейлины, как и остальные дамы, были в бальных платьях. По приезде во дворец меня повели в комнату, где находились дежурные фрейлины, и скоро нас всех расставили парами, и мы прошли по залам и ходам дворца в церковь, где в том же порядке простояли обедню.
Меня поразило, как истово молилась императрица Александра Феодоровна.
После обедни, мы, по выходе из церкви, прошли одна за другой перед государем, который каждой из нас подал руку.
Когда я в первый раз так вблизи увидала эту чарующую улыбку и глаза Марии Федоровны, но еще более лучистые, манящие и горящие каким-то мистическим блеском, я совсем подпала под очарование всей личности царя.
Потом был завтрак за маленькими столиками в огромной зале дворца.
Я за эту зиму в Петербурге мало кого успела узнать, так что большинство присутствующих были мне не знакомы: заметила я крупную фигуру моего бывшего кумира, графа Витте, темным пятном выделяющуюся на фоне блестящих мундиров, заметила я председателя Государственной думы Головина.
Сама я сидела рядом с министром путей сообщения князем Хилковым, необыкновенно милым старичком, разговор с которым принял довольно неожиданный оборот.
Мы, не помню, с чего это началось, стали говорить о бессмертии души, об ангелах и духах зла, о будущей жизни. Кругом стоял гул голосов, веселый смех, блестело золото мундиров и брильянты дам. В парадных красных ливреях бесшумно сновали между столами лакеи, разнося блюда и вина… а я к концу завтрака перестала даже смотреть по сторонам, всецело поглощенная разговором с моим старичком соседом на темы духовного, высшего порядка, и расстались мы весьма довольные друг другом.
