— Мы ведем себя так, словно Сталин до сих пор жив. Времена изменились. Нас никто не заставляет доносить на четырнадцатилетнюю девочку. Вы читали доклад: Хрущев признает, что репрессии зашли слишком далеко. Нам вовсе не обязательно уведомлять органы о сугубо внутреннем происшествии в школе. Мы можем уладить его сами. Давайте отнесемся к случившемуся как к тому, чем оно является на самом деле: поступком неуравновешенной молоденькой девочки, порученной моим заботам. Позвольте мне помочь ей.
Судя по тяжелому молчанию, привычка к осторожности, воспитанная всей прежней жизнью, не желала умирать легко из-за какой-то речи. И не имело значения, кто ее произнес и что в ней было сказано. Раиса решила сменить тактику и заметила:
— Будет лучше, если мы вообще не станем сообщать об этом.
Юлия подняла голову. Карл откинулся на спинку стула. Начались новые расчеты и прикидки: Раиса предлагала замять это дело. И ее предложение можно использовать против нее же. Ответила Юлия:
— Мы — не единственные, кому известно о том, что случилось. Ученики в моем классе видели все. Их более тридцати человек. К этому времени они уже рассказали о случившемся своим друзьям, так что число посвященных будет только увеличиваться. Не удивлюсь, если завтра о происшествии заговорит вся школа. И слухи пойдут дальше. Об этом узнают родители. Они поинтересуются, почему мы ничего не предприняли. И что мы им скажем? Что сочли происшествие не заслуживающим внимания? Это решать не нам. Следует доверить это дело компетентным органам. Люди все равно узнают о том, что произошло, Раиса, и если мы не сообщим об этом, то кто-нибудь другой сделает это вместо нас.
Она была права: замять это дело не удастся. Но Раиса все-таки возразила:
— А что, если Зоя сегодня же уйдет из школы? Я поговорю со Львом; он может решить этот вопрос с коллегами. Мы найдем ей другую школу. Само собой разумеется, что и я уволюсь тоже.
Все равно Зоя не сможет и дальше учиться здесь. Ученики начнут сторониться ее. Многие даже не захотят сидеть рядом. Учителя будут возражать против того, чтобы она приходила к ним на уроки. Она превратится в изгоя с той же неизбежностью, как если бы на спине у нее была нарисована мишень.
— Предлагаю вам, товарищ Енукидзе, не делать никаких заявлений относительно нашего ухода. Мы просто исчезнем безо всяких объяснений.
Остальные ученики и учителя сочтут, что проблема была должным образом решена. Их внезапное отсутствие истолкуют так, что виновные понесли наказание. Никто не захочет даже вспоминать об этом, раз уж последствия оказались столь суровыми. Тема будет закрыта, предмет разговоров попросту исчезнет — как корабль, тонущий в море как раз тогда, когда мимо проплывает другой корабль, пассажиры которого смотрят в другую сторону.
