За последние пару недель она часто думала о смерти, так и эдак представляя ее, словно перекатывая во рту сладкий леденец. Ради чего она живет? Она не питала ни малейших надежд на спасение. Мысль о свободе не вызывала у нее исступленных слез радости. На свободе она вела жизнь никому не нужной и несчастной школьницы — ненавидимой всеми и ненавидящей всех. Здесь, в плену, она чувствовала себя ничуть не более одинокой, чем в доме у Льва. И пленницей она себя ощущала ничуть не больше, чем раньше. Изменилась лишь окружающая обстановка. И похитители тоже изменились. А вот жизнь осталась прежней. При мысли о своей спальне или горячем обеде, который она вместе с остальными съедала за кухонным столом, слезы не наворачивались ей на глаза. Не исключено, что без нее Елена будет счастлива, — быть может, она лишь мешала своей младшей сестренке вновь зажить нормальной жизнью и стать ближе к Раисе и Льву.
Почему я не плачу?
Она ущипнула себя за руку. Но все было бесполезно. Слезы не желали течь.
Она надеялась, что Раиса осталась жива после падения. Она надеялась, что с Еленой все в порядке. Но даже эти надежды, несмотря на свою искренность, были какими-то отстраненными, словно принадлежащими другим людям. В ее внутреннем душевном механизме сломалась какая-то важная шестеренка, связывающая эмоции и переживания с жизненным опытом, — и колесики крутились вхолостую. Ей следовало бы бояться. Но она чувствовала себя так, словно лежит в ванне, наполненной равнодушным смирением. Если ее хотят убить — что ж, пусть убивают. Если хотят освободить — так тому и быть. Это была отнюдь не бравада. Она не лукавила сама с собой. Ей действительно было все равно.
***
Грузовик свернул с шоссе и запрыгал по неровностям грунтовой дороги. Спустя некоторое время, замедлив ход, он сделал несколько поворотов и наконец остановился. Захлопали дверцы кабины. Под чьими-то приближающимися шагами заскрипел гравий. Брезент откинули в сторону. Зою, словно мешок с картошкой, вытащили из кузова и поставили на ноги. Она едва могла стоять, потому что проволока глубоко впилась в лодыжки, нарушив кровообращение. Землю — грубый суглинок — усеивали мелкие камешки. После долгой поездки у нее кружилась голова, и она подумала, что сейчас ее, наверное, стошнит. Но ей не хотелось, чтобы похитители решили, будто она — слабое и трусливое создание. Ей вытащили кляп изо рта, и она глубоко вздохнула. Послышался мужской раскатистый и снисходительный смех, самодовольный и оскорбительный; кто-то размотал проволоку на ее руках и ногах и снял с глаз повязку.
