Если раньше счастье заключалось в спонтанном, полном неожиданностей и разочарований поиске недостающих элементов, пазлов, необходимых для составления полноценной картины, то теперь балом правит сухость, математическая выверенность каждого действия. Искусственная среда, лишенная боли и душевных конфликтов, – вот та цена, которую пришлось заплатить за обладание вечностью.
Смерть была побеждена – и в тот же миг превратилась в едва ли не самое важное право, которое когда-либо принадлежало человечеству. Даже религиозный запрет представлялся отныне не таким страшным, как вечность; потому что единственным способом прервать жизнь оставалось покончить с собой. Этот выбор многих свел с ума; по миру прокатилась массовая волна самоубийств, прежде чем правительство спохватилось и ввело квоту на суицид. Теперь, прежде чем свести счеты с жизнью, следовало встать на очередь – для многих прекрасный шанс оправдать собственную трусость. Те же, кто так и не сумел примириться с бесконечностью, превратились едва ли не в героев. Казалось, взглянув в лицо смерти, они сумели избежать бездушности механизма, прилизанной кукольности, которыми так грешили остальные. Быть похожим на них, быть рядом с ними – вот о чем я мечтал, когда отправлял запрос в министерство.
Страх, что меня посчитают недостойным, вызревал быстрее, чем абсцесс, но, памятуя о теории калейдоскопа, я просто убегал от возможности быть наедине с собой. Только позорно спрятавшись в непроницаемую скорлупу, какой для меня было окружение, я мог освободиться от эмоций, считавшихся едва ли не дурным тоном, сохранить ровность душевного состояния. Но подчинение общественным правилам еще сильнее указывало на мою бесхребетность и ничтожество. Казалось, только лишенный зрителей, человек способен остаться самим собой: одиночество не требует масок, чуждых истинной сущности; поэтому, чтобы оградить истинное «я» от покушательства посторонних, мне пришлось научиться лгать.
Именно ложь и помогла попасть в тайный отдел: я признался в том, чего не совершал, – в попытке суицида. Письмо, отправленное на имя руководителя отдела, было чересчур путаным: за своеволие, непослушание могли наказать, и поэтому я как можно хитрее плел словесные ряды. Мне удалось – я получил письменное разрешение.
