— Как с оружием, ламбгай?
— Хорошо. Оружия достаточно, упрятано надежно.
— Надо проверить, ржавчина не жрет ли.
— Вроде бы нет.
Ночью Цэвэн тайно провел Тарова в подвалы дацана, где хранилось оружие. По прикидке Ермака Дионисовича, там находилось десятка два пулеметов, около пятисот винтовок и карабинов, пять ящиков с «лимонками», достаточное количество патронов. Оружие было в отличном состоянии: уложено опытными специалистами. «Вот почему так спешит ширетуй. Боится — закроют дацан, обнаружат склад», — думал Таров.
— Кто знает об этом складе? — спросил он, когда закончили осмотр,
— Один я. Знали еще есаул Косых да несколько солдат. Они укочевали в Маньчжурию. Я объявил всем: заходить сюда — большой грех... Ключ у меня.
— Не дознаются?
— У грозовой тучи нет дождя, в голове ламы нет ума, — сказал Цэвэн и захихикал, довольный тем, что так ловко высмеял служителей дацана. Ширетуй, очевидно, любил только себя, а остальных лам считал за дураков.
В течение недели Таров вместе с настоятелем переговорил со всеми офицерами и унтер-офицерами, их оказалось одиннадцать человек. Жизнь на нелегальном положении и в постоянном страхе озлобила людей. Они были готовы на все, лишь бы скорее кончились томящие душу страх и неопределенность.
В обратный путь Таров ехал со стариком, дацанским конюхом Бадмой. Вороной жеребец, на котором обычно выезжал только настоятель, бежал крупной рысью и, задрав красивую голову, призывно ржал.
— Как живете, дедушка? — спросил Ермак Дионисович, когда они отъехали километра три от дацана.
— Всяко разно живу: бывает хорошо, бывает плохо, — отвечал старик.
— Рядом с богом всегда хорошо должны жить, — подзадорил Таров. Ему хотелось узнать, как относится Бадма к ширетую и делам в храме.
— Бог рядом, а правда далеко, — сказал старик, мельком взглянув на Тарова добрыми глазами.
— Как понимать это?
— Старики так говорят: на дне колодца нет воды, в словах ламы нет правды. Не слышал?
— Слышал. Ширетуй-то вроде ничего?
— Пока спит, ничего бывает, — рассмеялся старик. — Слова хорошо говорит, барана хорошо кушает.
— Хорошо?
— Когда был совсем молодым ламой, кушал целого барана.
— Д а ну?
— Сам глядел.
— К людям-то добрый?
— К себе добрый, к молодым бабам добрый.
— Давно он здесь?
— Годов двенадцать, однако, будет. При семеновской власти избрали ширетуем. С белыми шибко дружный был...
— Шибко, говорите?
— Но. Однако среди хувараков и сейчас прячутся семеновские и тапхаевские офицеры. Люди так болтают...
