Ермак Дионисович отгладил китель, начистил до блеска пуговицы и вышел на Соборную площадь в надежде встретиться со знакомыми офицерами, а может быть, даже с атаманом. Так часто бывало. Накануне, проходя мимо собора, Таров видел объявление: в воскресенье состоится молебен по случаю войскового праздника. По окончании церковной службы — торжественный обед. Первым попался на глаза полковник Зубковский. Он сам остановил Тарова и стал расспрашивать о жизни. Ни прежней надменности, ни былой строгости: на морковно-красном, припухшем лице блуждало подобие улыбки.
— Пока состою в должности человека без определенных занятий, — отшутился Ермак Дионисович, отвечая на вопрос Зубковского.
— Нужно приспосабливаться к какому-нибудь делу... Собственно, я тоже все нащупываю твердую почву под ногами...
— А где сейчас наш атаман? — перебил Таров.
— Атаман прибыл к своему войску. Обещал сегодня быть на молебне.
Вскоре со стороны площади на аллею церковного сада вышел Семенов в сопровождении генерала Бакшеева и трех офицеров. Таров знал лишь одного из них — Вадима Николаевича Корецкого.
Семенов сильно пожал руку Ермака Дионисовича.
— А я потерял тебя, студент. Думал, ты в Совдепию перемахнул.
— Обижаете, Ваше превосходительство, — проговорил Ермак Дионисович, склонив голову перед генералом.
— Шучу, шучу, капитан. Зайди завтра в войсковое управление. Разговор есть, — добавил он уже серьезным тоном и обратился к Бакшееву, — пойдем, Алексей Проклович, не будем огорчать отца Мефодия опозданием.
С проповедью выступал епископ Мефодий. Его роскошная черная борода четко выделялась на фоне солнечно сверкавшей парчовой ризы. Епископ, уповая на милосердие божье, просил всевышнего сохранить духовную силу и даровать победу русскому воинству, помочь изгнать с многострадальной Руси вероотступников, супостатов-большевиков.
Таров и Корецкий стояли в задних рядах, переговаривались шепотом, крестились. Они давно не встречались.
— Знаешь, иногда бывает так мерзко на душе, чувствую себя собакой, — откровенничал Корецкий. Он встал на колени, потому что все клали земные поклоны, и продолжал, — даже лаять хочется, гав-гав-гав...
Ермак Дионисович готов был расхохотаться, уж больно смешным выглядел капитан, гавкающий на четвереньках.
— Это верно, — поддакнул он. — Все мы тут, как собаки на чужом дворе. Сидим, поджавши хвост.
Вызнав, что на торжественном обеде водки не будет, Корецкий пригласил Тарова в ресторан.
— Выпьем, наговоримся и повеселимся всласть.
