— Знаете, Маргарита Павловна, я был в плену немецкой аккуратности, разумности. На севере от моего села была их колония. Издали можно было признать — другой мир! Ухожено, красиво, чинно… И вдруг — изуверство, жестокость! Уму непостижимо!
— На чужое корыто позарились — вся их культура! — с жестковатой нотой отозвалась хозяйка. — Покойный батюшка, царство ему небесное, говаривал: «Немец спокон веку корыстный!». Он с ним воевал в четырнадцатом… А ноне вовсе обнахратился. У нас эвон целый угол солдаток да вдов. Одни печали да слёзы. Соседка Агриппина вдвое горемышная. В гражданскую Ивана потеряла, а второго суженого немец сожрал. Воюет одна со своим Петьчей. Оголец, не приведи Господь! Вы как военный поговорили б. Заладил: на фронт и на фронт. Намедни с милицией из-под Иркутскова вернули.
— О чём речи, Маргарита Павловна?! Поговорим, как дважды два восемь!
Она смахнула слезинку со щеки.
— Однако хватал неуды по арифметике?
— Было дело под Полтавой! — Семён Макарович повернул разговор к её заботам: — Пенсию за мужа выдают?
— Но-о! Копейки разнесчастные. Уборщицей на вокзале подрабатываю. Майка молочком балует. Крохи от огорода. Редиска поранее под рамами. Лук сеянец. Укроп да огурцы, ежели пофартит. Ноне тепло держится, а обыкновенно в августе утренники белой простынёй по земле. Брусника да черника, опять-таки. Скоро шишковать отправимся гуртом, за кедровыми орешками…
Послышался рокот мотора. К воротам катил газогенератор.
— По мою душу! — догадался Фёдоров. — Говорил же, выходной для нормальных людей!
Подростки горланили на всю улицу:
— Самовар-самопал!
— Семь вёрст в неделю — только кустики мелькают! — Лёгкий на помине, Петька бежал рядом с автомобилем. — Шуру-уй!
Фёдоров высунулся из оконца. Дух сухой травы и смолистых сосен захлестнул лёгкие.
— Товарищ капитан, пакет из штаба! — Водитель выпрыгнул из кабины, потёр ладони о комбинезон, вынул из-за пазухи конверт с сургучной печатью и подал Фёдорову.
Семён Макарович, разорвав пакет и прочитав бумагу, чертыхнулся:
— Суши портянки — лапти сгнили! Вы свободны, Опанас!
Из трубы газогенератора пыхнул чёрный дым и машина, медленно набрав разбег, оставила позади пыльное облако.
— Неладное что? — Маргарита Павловна убирала чашки со стола. Жалеючи, посматривала на квартиранта.
— К начальству тянут. — Фёдоров почёсывал затылок.
— К начальству за добром редко зовут.
Фёдорову до боли в сердце захотелось вернуться к своим вешкам, мерительной ленте, земле нехоженой, на которой он очерчивал межи и границы, к свежему воздуху полей. Пусть он бывал нередко под дождями, в буранах, попадал в половодье, замерзал в санях-розвальнях в степи — там он чувствовал себя самостоятельным, нужным человеком. И остепенял себя недосягаемостью цели — война!
