Понедельник, семь тридцать, и я уже на ногах. С Курро все в порядке, даю ему лекарство и завтрак. Затем отправляюсь в душ, одеваюсь и делаю макияж.
В восемь тридцать захожу в офис. В лифте встречаюсь с Мигелем, и мы поздравляем друг друга с победой в Еврокубке. Мы полны впечатлений. Шутим насчет выходных и, как всегда, хохочем от души. Поднимаемся в кафетерий и там перекрикиваемся с другими сотрудниками: «Не бывает двух без трех!»
Наконец мы садимся за свой столик выпить чашечку кофе. Через десять минут у меня из рук выпадает кекс. Я вижу Эрика, входящего в кафе в компании моей начальницы и еще пары руководителей.
В темном костюме и светлой рубашке он великолепен. Судя по серьезному выражению лиц, они говорят о работе. Когда они подходят к бару и заказывают кофе, Эрик замечает меня. Я продолжаю разговаривать, наслаждаясь компанией коллег, хотя краем глаза наблюдаю, как они садятся за дальний столик. Эрик усаживается как раз напротив меня. Он смотрит на меня, а я на него, и на долю секунды наши взгляды встречаются. Как и следовало ожидать, мое тело моментально на это реагирует.
— Опля. Уже начальство пришло, — говорит Мигель. — Кстати, мне сказали, что ты как-то застряла в лифте с новым шефом.
— Да. И еще с кучей народа, — отвечаю, потеряв аппетит. Но, желая больше разузнать о шефе, спрашиваю: — Послушай, ты был секретарем его отца, отчего он умер?
Мигель с любопытством смотрит на дальний столик.
— По правде говоря, он был странным и неразговорчивым типом. Умер от сердечного приступа. — И, увидев, как смеется начальница, шепчет: — Похоже, ей нравится новый шеф. Только посмотри, как она хохочет и поправляет волосы.
Снова наталкиваюсь на ледяной взгляд Эрика.
— А у сеньора Циммермана были еще дети?
— Да. Но жив только Айсмен.
— Айсмен?!
Мигель смеется и, придвинувшись ко мне, шепчет:
— Айсмен — это Эрик Циммерман! Ледяной человек. Ты разве не заметила, что он постоянно не в духе? — Я хохочу, а Мигель добавляет: — Судя по тому, что мне сказала начальница, это крепкий орешек. Покрепче, чем его отец.
Меня это вовсе не удивляет. Говорят, что лицо — это зеркало души, а выражение лица Эрика постоянно угрюмое. А вот прозвище меня позабавило.
— А почему ты говоришь, что он единственный живой ребенок?
— У него была сестра, но пару лет назад она умерла.
— А что случилось?
— Не знаю, Джудит… Сеньор Циммерман никогда об этом не распространялся. Я узнал, что она умерла, только когда он сказал, что ему нужно срочно уехать в Германию на похороны дочери.
