Обычно, стоило мне заикнуться о говорящих вещах, как все либо отмахивались, либо тяжело вздыхали, а на худой конец давали подзатыльник, чтобы не завирался. Но дядя поступил иначе.
— И что они… э-э-э… говорят? — спросил он.
— Говорят они, — пояснил я, польщенный тем, что меня спросили, — Перси Хочкис.
— Перси Хочкис? — весь внимание, повторил он. — И это все?
— Нет, — сказал я, — но это все, что я расслышал. «Перси Хочкис».
— Гм, а как вообще некий предмет может говорить, Клод?
— Не знаю. Но, как по мне, лучше бы он молчал.
— Ты сам подумай. Предмет есть нечто неодушевленное, и рта у него, кстати, нет.
— Я знаю, — согласился я. — Но он упорно твердит свое.
— А я вот не слышу, чтобы щипцы говорили.
— Вы — нет, а я — да. Вы уж поверьте мне, дядя: таким сдавленным, приглушенным голосом, как будто они взаперти, щипцы твердят одно: «Перси Хочкис».
В дальнейшем Аливер частенько захаживал ко мне, засиживался подолгу и выпытывал про те голоса. При этом он делал пометки, аккуратно записывая имена. Голоса, что я слышал в ту пору, и впрямь доносили до меня имена, доносили по-разному: какие-то — шепотом, какие-то — ором; одни — пением, другие — воплем; одни звучали с достоинством скромности, другие — с неприкрытым высокомерием, а третьи — с заискивающей застенчивостью. Но всякий раз их доносили до меня самые разные предметы, что обитали в нашем большом доме. Даже в комнате для занятий я был занят тем, что выслушивал их: «Вильям Страттон», — представлялась мне трость; «Хейли Берджесс», — намекала чернильница; «Арнольд Персиваль Листер», — бубнил глобус.
— А вот с какой стати, — спросил я как-то дядю Аливера, когда мне исполнилось семь, — всем этим Джонам, Джекам и Мэри, всем этим Смитам, Мерфи и Джоунсам звучать так странно? Почему они так отличаются от наших с вами имен?
— Видишь ли, Клодиус, — ответствовал дядя Аливер, — дело в том, что это наши имена отличаются от других, а не наоборот. Такая уж традиция у нас в семье. Поскольку мы Айрмонгеры, то должны отличаться чем-то от других: наши имена служат тем знаком, по которому мы должны отличать друг друга от остальных. Испокон веков заведено, чтобы наши имена были похожи на те, что бытуют за пределами Дома, но с поправкой на нашу особенность.
— Ты это о людях в Лондоне, дядя? — спросил я.
— Хоть в Лондоне, хоть в других местах — в любую сторону от нас.
— Выходит, у них такие имена, как я слышу?
— Именно, Клод.
— А почему я все время слышу имена, дядя?