Да, я несправедлива. Не будь Женьки, мне бы, с моим проклятым даром, было гораздо тяжелей. Но сейчас я думала, жалея себя. Может, от усталости…
Снова позвонил Женька. Несколько смущённо он сказал:
— Алёна, мне кажется… Ну…
— Не кажется, — сипло сказала я. — У меня тоже получилось. Глаза. Живые. Завтра с утра придётся начать сначала. Тебе в университет — я продолжу работать.
— Спасибо, — сказал и отключился.
А я встала, подровняла стопку листов с рисунками, снова положила на стол, а сверху положила снимок парня. Как там, у Тургенева? Мы ещё повоюем!
Вечером пожелать спокойной ночи заглянула мама. Её взгляд снова скользнул по двум букетам, украсившим крышку швейной машины, превращая её в цветочный постамент. И снова мама ничего не сказала, только чуть улыбнулась. Я про себя фыркнула. У меня мама такая: обязательно дождётся, пока я сама всё не выболтаю. Знает — долго не продержусь.
— Алёна, тебе не кажется, что в твоём гардеробе не хватает вещей поярче?
— Знаешь, мам… Как ни странно — кажется, — улыбнулась я.
— Если понадобятся деньги — не молчи.
— Ладно, мам, скажу. — Я засмеялась и, благо она подошла совсем близко ко мне сидящей, крепко обняла её за талию и прижалась ухом к животу. — Только пока спрашивать не буду, потому что деньги есть. Сама видела, сколько заказов.
— Тем более надо бы обновиться, — задумчиво сказала мама. — Пока деньги есть, оденься. Не трать понапрасну. Спокойной ночи, дочь.
— Спокойной, мама.
Она ушла. Вслушиваясь в звуки позднего вечера в нашей квартире, я уловила момент, когда смолкло активное бормотание телевизора. И стало тихо.
А Костя так и не позвонил.
Вздохнув, я встала из кресла, в котором, взобравшись с ногами, сидела, уставившись на стену напротив — на швейную машину с цветами. Выключив свет, сделала несколько упражнений для глаз. Упражнения нашла в Интернете, но пользовалась ими нечасто. Сегодняшний день — сплошная нагрузка на глаза. Поневоле вспомнилось, что иногда и их надо приводить в порядок…
Потом снова включила свет — посмотреть на последний портрет Валеры — брата Женьки. Придирчиво оглядев его, поняла, что нарисованные, ожившие глаза не изменились, и снова попробовала стереть рвано мозаичные линии сгоревшей кожи и прорисовать лицо отчётливым и чистым. Не получилось. Я агрессивно и насупясь посмотрела на портрет. Ничего! Ещё не вечер! Поддашься!
Только потянула на себя одеяло, вроде уже не в силах открыть тяжёлые веки, как писк мобильника заставил подскочить: эсэмэска!
