— Тогда, может быть?…
— Определенно! — и она легко опустилась с его колен вниз, на пол. Устроилась между его широко расставленных ног и взялась за ремень.
— О… отличная пряжка, Серж… И так легко расстегивается. И кожа просто великолепной выделки…
Он не знает, стонать или смеяться. Ведьма. Чертовка. Этот внезапно проснувшийся детальный интерес к его гардеробу явно для того, чтобы его дольше помучить. А Софи переключила внимание на ширинку. Наконец-то!
— Послушай… Какая фурнитура! И отстрочка на застежке просто идеальная — стежок к стежку.
— Соф! — он все-таки смеется.
— А какая это ткань? — и тут она без предупреждения проводит рукой по застежке, и смех превращается в стон. — Такая приятная — тонкая, гладкая, — женская рука скользит по ткани вверх и вниз под аккомпанемент хриплого дыхания. — Серж?
— Чтооо?…
— Какая этот ткань? Шелк? — рука замирает.
— Да не помню я! Не отвлекайся на всякую ерунду!
— Мне интересно, — она надувает губы. — А ты не хочешь удовлетворить мое любопытство.
— Я сейчас тебя так удовлетворю! Так, что тебе…
Его заставляет замолчать звук расстегнувшегося замка.
— Господи, опять белые и опять «Дольче и Габбана». Ты зануда и консерватор, Бетанкур.
Он не может ответить внятными словами. Сейчас — уже не может. Облизывает пересохшие губы, закрывает глаза. И, чуть двинув бедрами вверх, умоляюще:
— Соооф…
Никогда ведь не просил раньше, всегда сами, а тут — на все готов. Лишь бы она…
Соня любуется делом рук своих. Рубашка Сержа расстегнута, брюки тоже. Белые боксеры от «D amp;G» — по ее наблюдениям, он и не носил иного белья — натянуты так, что резинка неплотно прилегает к плоскому животу. И зажмурился — совсем как ребенок в ожидании чуда. А она поняла вдруг, что хочет это сделать. Очень хочет. Вот просто — очень-очень.
Поддела пальцами резинку и опустила резко вниз. Настолько резко, что освобожденный из белого трикотажного плена напряженный фаллос слегка стукнул ее по носу — и она рассмеялась от неожиданности. А Серж вздрогнул, рука его легла ей на плечо.
— Софи…
— Он такой красивый… — мурлыкнула она. И замолчала. Надолго.
Софья упивается контрастом: тонкой нежной кожи — у нее такая, тонкая и нежная, наверное, только на веках — и той напряженной вибрирующей мощи, что скрывается под ней. И контрастом гладкой спелой твердой вершины — и беззащитной мягкости основания в светло-русых курчавых волосах.
Нет, она делает это далеко не в первый раз. Но острое желание доставить максимальное удовольствие — впервые. Где-то читала… где-то, когда-то… что второй по значимости эрогенной зоной у мужчины являются именно они. И… и Соня запускает пальцы в русые вьющиеся волосы. Сначала нежно, очень аккуратно. Стоны прекращаются, он вообще как-то замирает, подбирается. Словно испугался. Или… ждет? Провела пальцами, погладила — легонько-легонько, слегка царапнула кожу. Сверху донесся шумный выдох. А она почувствовала щекой, как покрылась мурашками кожа его живота. Нравится? Спросить? Нет, она лучше рискнет: взять эту деликатную часть мужской анатомии — подержать, перекатить между пальцами, немного оттянуть. И сжать. Стон был такой громкий, что она испугалась — все-таки сделала ему больно, там это немудрено! Но низкое сдавленное: «Еще… пожалуйста…» убедило ее в обратном.
