У счастливых людей нет истории.
Долгое время я думал, что с нашей семьей не может случиться ничего плохого. В детстве меня чрезмерно опекали. Назвать мое детство несчастливым было бы не совсем правильно, поскольку то, что позднее я стал отождествлять со счастьем, было неотъемлемой частью моего существования, причем постоянной. В школе мне порой случалось замечать в глазах приятелей, которым жизнь преподносила гораздо меньше подарков, искорку зависти, нечто, несомненно, неуловимое. Впрочем, это можно объяснить паранойей. Однако мой детский взгляд обладал удивительной способностью все подмечать. Я взирал на других с равнодушием, граничившим с презрением, оставаясь глухим к драмам, которые разыгрывались передо мной. Вообще дети — это существа, которых невинность делает жестокими.
Когда я стал юношей, мое благополучие зашаталось. Отцу, которому было тогда сорок шесть лет, поставили диагноз: рак. Через несколько месяцев он погиб в страшной автомобильной катастрофе. Никто из нас не предполагал, что он мог покончить с собой. Любое подозрение в самоубийстве уничтожалось в зародыше, поскольку оно, несомненно, влекло за собой слишком много вопросов, которые никто не хотел себе задавать. Позднее в разговорах, украдкой подслушанных мной, кое-кто с сочувствием говорил о сигналах, которые могли бы предотвратить драму. Однако никто, похоже, не отдавал себе отчета в том, что признать существование этих сигналов — означало узаконить сам факт самоубийства.
