— Да ну тебя, Ренфри, — еле выдавил полукровка. — Важное… событие!
— Заткнись, Сиврил. Немедленно.
Сиврил перестал смеяться. Немедленно. Геральт не удивился. В голосе Ренфри зазвучало что-то очень странное. Что-то, похожее на багровые отблески пожара на клинках, вой убиваемых, ржание коней и запах крови. У остальных, видимо, тоже возникли подобные ассоциации, потому что бледность покрыла даже загорелое лицо Тавика.
— Ну, беловолосый, — прервала тишину Ренфри. — Давай выйдем в большую избу, присоединимся к старосте, с которым ты сюда пришел. Он ведь тоже, наверное, хотел бы со мной поговорить.
Кальдемайн, ожидавший возле стойки, увидев их, прервал тихий разговор с корчмарем, выпрямился и сложил руки на груди.
— Послушай-ка, госпожа, — твердо, не теряя времени на вступительный обмен любезностями, начал он. — От этого вот ведьмака из Ривии я узнал, что привело вас в Блавикен. Кажется, вам не нравится наш волшебник.
— Может. И что с того? — спросила Ренфри, тоже не очень вежливо.
— А то, что для ваших претензий есть городские или каштелянские суды. Кто обиды свои здесь на Лукоморье захочет оружно мстить, обычным разбойником считаться будет. И еще, что вы ранехонько вылетите из Блавикен вместе со своей чудной компанией, либо же я вас посажу в яму, пре… пре… Как это называется, Геральт?
— Превентивно.
— Вот именно, превентивно. Вы все поняли, дамочка?
Ренфри раскрыла кошель, висящий на поясе, и достала в несколько раз сложенный пергамент.
— Почитайте, староста, если вы грамотный. И никогда не называйте меня «дамочкой».
Кальдемайн взял пергамент, долго его читал, затем без слов передал ведьмаку.
— «Моим комесам, вассалам и вольным подданным, — вслух прочитал Геральт, — всем касающимся сообщаем, что Ренфри, принцесса крейденская, остается в наших службах и мила нам, тот гнев наш на голову свою притянет, кто бы памехи ей учинял. Одоэн, король…». «Помехи» пишутся через «о». Но печать похожа на настоящую.
— Потому что она и есть настоящая, — сказала Ренфри, вырывая у него пергамент. — Ее поставил Одоэн, ваш милостивый господин. Поэтому я не советую «помехи мне учинять». Как бы оно там не писалось, результат для вас может быть очень печальным. Так что, уважаемый староста, не можешь ты меня посадить в яму. И называть «дамочкой». Никаких законов я не нарушала. Пока.
— Если ты их нарушишь хотя бы на волос, — Кальдемайн говорил так, словно хотел сплюнуть, — я всажу тебя в подвал вместе с этим пергаментом. Клянусь всеми богами, дамочка. Пошли, Геральт.
