- А я ничего! - сказала Настя. - Просто говорили люди, что какое-то очень интересное письмо и будто мамка твоя плакала...
2
...В партии с 1941 года. Взысканий не имела. В Отечественной
войне не участвовала. За границей не была. Родственников за границей
не имею. Имею награды - медаль "За доблестный труд в Отечественной
войне 1941 - 1945 гг." и орден Ленина. Вдовая...
И з а в т о б и о г р а ф и и
М а р и и М а т в е е в н ы Ф е в р а л е в о й.
3
Школа стояла на горе. Домой надо бежать через овраг, разделяющий село на две части: главную и заовражную. Если быстро идти, минут за двадцать добежишь. Но сегодня Тимке некуда торопиться. Мать на работе, вернется поздно, он и поиграет еще с ребятами, и уроки выучить успеет.
Тимка пошел вниз по тропке. Здесь было тихо. Снег притаился по краям оврага. Лапы елей и голые ветки осин были в снегу, как настоящей зимой. И только на дне оврага бежал так и не успевший замерзнуть ручеек, напоминая, что все это - еще не зима.
Тропка шла рядом с ручьем. Можно шагать прямо по ней: как раз выйдешь к пруду. В нем уже давно замерзла вода, и ручей, впадая в пруд, умолкает.
Тимка знает: лед пока тонок, ребятам до сих пор не разрешают кататься на коньках. И все после прошлогоднего случая, когда Лешка Махотин провалился по горлышко.
К пруду Тимка не пошел. У кривой березки, чуть ли не единственной на весь овраг, он перемахнул через ручей и стал подниматься по склону.
"Интересно, что за письмо? - вспомнил он Настины слова. - А может, кто-то там за границей перегнал мамку по урожаю, вот и написал. А она расстроилась. Да только не похоже это на мамку. Не такая она, чтобы из-за этого сердиться. Наоборот, всегда радуется, когда в газетах что хорошее прочтет про заграницу или по радио услышит. И не плачет она никогда. Не маленькая... Ну да ладно! Вечером спрошу..."
Возле кустов молодого сизого можжевельника прыгали две синицы. Головы и брюшки у них беловатые, и на крыльях - белесые поперечные полосы.
Вдруг птицы взметнулись на вершинку можжевельника, через секунду еще выше и - в воздух. Повисли с минуту, будто маленькие вертолетики, и кубарем вниз, на прежнее место.
"Глупые, - подумал Тимка. - Чего боятся?"
Он смотрел на деревья, такие необыкновенные в эту пору неустоявшейся зимы и словно притихшие в ее ожидании, на разнопалые кусты, торчащие вкривь и вкось из снежных, чуть подтаявших бугорков, и вспоминал, как когда-то боялся настоящего леса. То ли пугала рассказанная в детстве сказка, то ли слова матери о немцах в лесу в годы войны, но стоило раньше Тимке услышать о лесе, как он ежился, настораживался и робко спрашивал: "А это какой лес, дремучий?"
