И слева, и справа, и впереди, на глубине оврага, по соседству с кучами блестевшего консервными банками и битым стеклом мусора, тоже росли ели и березы. Их было много, почти целый лес - темно-зеленых, и посветлее, и побурее елей и тонких, худых березок, - и все же они были не такие, как эти, на краю оврага. Уж очень красиво стояли эти два разных дерева рядом!
А когда наступали сумерки, казалось, еще ближе смыкались их стволы. И хвоя четче выступала на фоне сухой травы, длинных, тощих палок сорняков и кустарников, и белый ствол березы ярче выделялся в сером предвечернем осеннем небе.
Когда шел дождь, ель и береза выглядели не так, как всегда. Они чернели. Вместо темно-зеленого и белого откровенно черное и серое. И небо такое же.
- Что ты все время у окна торчишь? Или ждешь кого?
Ленька вздрогнул от слов матери.
- Никого я не жду! Почему?
Он и в самом деле никого не ждал. Не мог ждать.
Но вот уже много-много дней после возвращения из деревни он смотрел на эту ель и на эту березу. Кажется, прежде он их даже не видел, не замечал. И были ли они? Наверное, были... А там, в Сережках, не было таких? Ленька старался вспомнить, но не мог.
Вспомнилось другое. И даже слова: "Если меня боишься, обязательно возьмем!.. Ты что, простудился? Будь здоров!.. А я все равно ношу! Сама сшила себе и ношу!.. И в комсомол буду вступать. Думаешь, не примут? Примут!.. Вот!.."
Еще совсем недавно, до лета, Ленька терпеть не мог всяких там книжек о природе. Да и в других-то, не о природе, там, где про леса какие или речки было написано, всегда пропускал эти места.
А теперь обзавелся Тургеневым, Пришвиным и Соколовым-Микитовым. Хотел еще купить Бианки, но слишком уж детские: картинок много, и все большие...
Смешно, наверно? Наверно...
- Мам! А на будущий год я поеду туда?
- Куда? - переспросила мать, занятая своими делами.
- Ну, к бабушке, в деревню... В Сережки эти...
- А хотел в лагерь... Значит, понравилось? Я очень, очень рада, сказала мать. - Конечно, поедешь. И бабушка тобой довольна...
Слава бабушке, которая, оказывается, довольна своим внуком! Слава матери, маме, которая не пустила сына в пионерский лагерь! И воспалению легких слава!
Его звали по-всякому. В школе обычно по фамилии.
"Пушкарев, ты опять разговариваешь?", "Пушкарев, о чем я сейчас рассказывала?", "Пушкарев, к доске!", "Пушкарев, сколько раз тебя нужно предупреждать, чтобы ты не забывал дома учебник?", "Пушкарев...", "Пушкарев...", "Пушкарев..."
