Хейзелмер смерил сестру взглядом, который, к счастью, она не сумела разгадать, и ушел от нее под предлогом того, что ему нужно увидеть мать.
Он и в самом деле прошел мимо леди Хейзелмер, которая была всецело поглощена разговором с Салли Джерси, и, задержавшись на мгновение, прошептал ей на ухо:
— Мама, ты всегда клялась, что не изменяла моему отцу, но поясни, ради всего святого, как тебе удалось произвести на свет таких дочерей, как Мария и Сьюзен?
Леди Джерси, услышав эти слова, разразилась смехом. Леди Хейзелмер, состроив сыну гримасу, поинтересовалась:
— Не хочешь же ты сказать, что они уже ударились в чтение проповедей?
— Уверен, что они бы с радостью стали это делать, просто еще не решили, будет ли это иметь смысл, — ответил ее непочтительный сын и, подмигнув ей, отправился дальше.
Как и Ферди, Хейзелмер ехал в Ричмонд-Хаус, погруженный в раздумья. Гнетущее состояние овладело им еще раньше, когда ему пришлось отказать себе в удовольствии поцеловать Доротею в парке. От природы Хейзелмер был человеком властным и, как подметила Доротея, привыкшим получать желаемое, поэтому необходимость сдерживать проявление собственной страсти была ему совсем не по душе. Он уже решил, что станет просить руки Доротеи только ближе к окончанию сезона, и вовсе не потому, что ему требовалось больше времени, чтобы завоевать ее сердце, и не потому, что страшился получить отказ. Просто, в отличие от Доротеи, маркиз был отлично осведомлен о царящих в свете нравах. Он не был до конца уверен в том, что она ответит согласием, поэтому приходилось принимать во внимание и возможность отказа.
Так как Хейзелмер ухаживал за Доротеей на виду у сплетников и любителей скандалов, подобный исход в разгар сезона поставил бы их обоих в невыносимое положение. И не только их одних. Леди Мерион, Фэншоу, Сесилия и Ферди тоже почувствовали бы себя крайне некомфортно.
Настроение Хейзелмера несколько улучшилось, когда он узнал, что и Фэншоу находится в схожей ситуации. И все же, будучи гораздо более беззаботным, чем Хейзелмер, Тони вряд ли считал общественные запреты совершенно невыносимыми. Сесилия же была еще слишком юна и не задумывалась о будущем, просто наслаждалась каждым мгновением настоящего. Доротея — другое дело. Хотя она никогда ни жестом, ни словом не поощряла маркиза, тем не менее сдержанно принимала его ухаживания, поэтому он проницательно рассудил, что, будучи старше и независимее, чем остальные дебютантки, она бы с большей охотой и готовностью разделила с ним радости плотской любви, с которыми он жаждал ее познакомить.
