— А, это ты, грум… Очень вовремя. Подбери‑ка, — указал его светлость на все еще дымившуюся в снегу сигару.
Дженис внутренне содрогнулась, вдруг ощутив глубокую обиду за него: Каллахан не заслуживал столь пренебрежительного обращения, хотя в принципе не одобряла его поведение. Он не мальчик на побегушках, а умный, развитый и абсолютно зрелый мужчина. Это она знала по собственному опыту… очень интимному опыту.
На краткую долю секунды ее охватила слабость, в то время как грум оставил лошадь и твердой походкой бесстрашно направился в их сторону. Дженис с трудом, но все же удалось взять себя в руки, после того как она попыталась убедить свое глупое сердце: «Ради всего святого, он всего лишь грум».
Но это не помогло: с его приближением пульс опять пустился вскачь. Своими поцелуями он будто разбудил в ней некое существо, изнемогавшее от жажды удовольствий, и теперь оно не давало ей дышать. В простой одежде грума Каллахан словно бы излучал мощную внутреннюю энергию, нечто далеко выходящее за рамки его впечатляющей внешности. Это светилось в его глазах и придавало уверенность его походке.
Дженис стоило невероятных усилий сохранить выражение лица невозмутимым и снова напомнить себе то, что сказала Изобел в карете: в сельском поместье с ней ничего подобного не может случиться.
А он спокойно прошел мимо…
Девушка ощутила горькое разочарование, когда в нескольких футах от нее он остановился, наклонился, потушил сигару в снегу и поднял. Все это он проделал нарочито медленно и, выпрямившись, повернулся лицом к герцогу и к ней. На его лице не дрогнул ни один мускул, зато Дженис словно обожгло губы — так свежо еще было ощущение от его поцелуя.
— Мог и поторопиться — ведь я тебя зову, — проворчал герцог без раздражения, но с чувством неоспоримого превосходства.
— Виноват, ваша светлость, — из‑за непогоды старое ранение в ногу дает себя знать.
Это не было извинением, да и никаких признаков наличия ранения тоже не было. О нет! Крепкий, как скала, он ни разу не пошатнулся, пока они целовались, да и удар коленом с пощечиной не нанесли ему никакого ущерба.
— Как сказала леди Дженис, ты поставил ее в известность о состоянии здоровья герцогини Холси, моей горячо любимой бабушки… — В его тоне не слышалось обвинения, но что‑то все же было…
Едва сдерживаемая злоба. Вот что это было. Герцогу наверняка потребовалась вся его воля, чтобы не сорваться, он еле сдерживал себя, поняла Дженис и затаила дыхание.
