Стихи, читаемые вслух с эстрады, вызывают немедленный и непосредственный отклик аудитории - не то что страницы стихов в журналах и сборниках. Лучшие поэты тридцатых, сороковых и пятидесятых годов редко слышали столь шумные аплодисменты, какие выпали на долю молодых поэтов последних лет.
Для Маяковского подмостки были трибуной. В сущности вся его поэзия оратория, рассчитанная на чтение вслух.
Но если эстрада - не трибуна, а только эстрада, она таит для поэтов серьезные опасности. К аплодисментам надо относиться с осторожностью.
Я не хочу, пользуясь своим возрастом, читать молодежи наставления, предостерегать ее словами Дмитриева
Ах, дети, дети, как опасны ваши лета! {1}
Но разобраться в том, что такое успех, расшифровать это общее и довольно смутное понятие небесполезно.
Успехи бывают различного качества, разной цены.
Почти одновременно с Маяковским стал известен Игорь Северянин {2}. Сенсацию в литературных, а еще больше в окололитературных кругах вызвали его пышные и претенциозные "поэзы", щеголявшие звучными иностранными именами и служившие одной только цели - самопрославлению автора.
В наших газетах были опубликованы несколько лет тому назад грустные и простые, проникнутые тоской по утраченной родине, стихи того же Игоря Северянина, написанные им в эмиграции {3}.
Читая их, видишь, что пышный, жеманный и манерный стиль "поэз", в которых было отведено так много места самолюбованию и самопрославлению, не был органичен для их автора, что поэт мог легко снять его с себя, как театральный костюм или маску.
Таких "ряженых" - то в заграничном плаще, то в русской поддевке, то в кубанке и с шашкой наголо - было в литературе немало.
И, может быть, одно из самых существенных отличий настоящего поэта от поддельного заключается в том чувстве собственного достоинства, которое не позволяет поэту рядиться в поисках дешевого успеха.
Каждый из сколько-нибудь известных литераторов получает немало писем от читателей. Многие из этих писем полны комплиментов. Но по-настоящему радуют писателя не похвалы, а подтверждение того, что самые заветные его мысли и чувства, выношенные в тиши, полностью дошли до читателей и тем самым приобрели какую-то объективную ценность.
В драматических произведениях Пушкина есть два сходных между собою эпизода.
В сцене у фонтана Григорий Отрепьев признается честолюбивой Марине Мнишек, что он не царевич, хоть это признание для него и невыгодно и опасно. Но он не хочет, чтобы "гордая полячка" любила в его лице мнимого царевича, а не его самого.
