Вот он и попадал все время в разные истории. Конечно, всякий раз, как Петр Степанович выпутывался из последней неприятности и переходил в другое место служить, он твердо решал, что будет очень осторожен, всякий раз собирался на новом месте жить по-новому, а оно не выходило. Видно, природа человеческая наверх выпирает, как шило в мешке: ты его уложишь в мешок, а оно, чертово шило, где-нибудь и выстромится из мешка. Жене давал несколько раз обещания – начать жить по-новому, но… не выходит.
Недолго удержался он и на этом сахарном заводе. Он-то, собственно, только делал предложения по повышению урожайности свеклы, тем более что приезжал управляющий трестом Викентий Григорьевич и призывал к этому от имени партии. Но нервы у людей были уже напряжены пятилеткой, всем хотелось предложить что-нибудь замечательное, а не чтобы кто-то другой это предлагал, тем более, беспартийный специалист. Тем более, кто позволяет себе выпады…
Пришлось ехать в область и добиваться правды.
Три месяца ходил Петр Степанович без работы, и если что-то его поддерживало в это время (кроме, конечно, огорода и коровы), так это все еще жившая в нем вера в свое великое призвание. Правда, мы видели, как многие способы прогреметь на весь свет уже отпали сами собой, даже мы об этом сожалеем. Еще при переезде в Куземины затерялся и заветный листок с красиво написанным заглавием «В омуте жизненной лжи», в него чуть ли не завернули стекло от керосиновой лампы, чтобы оно не разбилось при транспортировке.
Но, с другой стороны, кое-что еще оставалось. Одно время Петр Степанович даже подумывал, как уже, кажется, упоминалось, о парашютизме – новой области, в которой тоже можно было бы прогреметь. Хотя, честно говоря, он не понимал, как это можно решиться спрыгнуть с такой высоты!
А больше он надеялся все-таки на художественную литературу. Она всегда привлекала Петра Степановича, порой он чувствовал в себе такие потенциалы, что на Салтыкова-Щедрина смотрел с большим снисхождением. «Если бы мои потенциалы в литературе превратились во что-то кинетическое хоть на десять процентов, предполагал Петр Степанович, то люди ходили бы между моими памятниками, как в лесу между деревьями». Если что и препятствовало реализации этих потенциалов Петра Степановича, то лишь нехватка свободного времени, которого, как мы, кажется, тоже уже говорили, у женатого Петра Степановича оказалось даже меньше, чем было до женитьбы.
Но вот теперь вынужденный простой привел к тому, что свободного времени у Петра Степановича оказалось даже в избытке. Он помаялся немного бездельем, а потом почувствовал в себе прилив сил, примерно, как в ту ночь, когда он ехал под луной с памятного юбилейного вечера. Он поискал бумаги, чтобы опять начать с красиво выведенного заглавия, где-то у него должна была быть стопка бумаги, но теперь, при семейной жизни, найти что-нибудь в его доме стало намного труднее, чем при прежнем порядке. А перо буквально жгло пальцы. У Петра Степановича еще со времен его учительствования сохранился неисписанный школьный кондуит – довольно-таки толстая книга большого формата с разграфленными страницами. Эти чистые страницы просто молили о заполнении. Поначалу Петру Степановичу немного мешала повторяющаяся на каждой странице «шапка»:
