Петр Степанович и сам не знал, почему пошел учиться на агронома, но все равно, другие перспективы тоже еще оставались. По натурфилософии он один раз даже начал писать сочинение, то есть не то чтобы начал писать, а обозначил заглавие «Мои точки зрения о мировом абсолютизме». Но в этот момент пришли знакомые, принесли карты и предложили играть в «фильку», и он оставил свое сочинение до более подходящего случая. С одной стороны, он даже был доволен, что пришли соседи и помешали писать сочинение, а с другой стороны, и недоволен, так как таки мог написать что-нибудь порядочное. Но все равно, если человечество тогда было лишено возможности знать точки зрения Петра Степановича о мировом абсолютизме, то в этом повинны исключительно соседи Петра Степановича, которым, как назло, в этот момент приспичило играть в «фильку».
А потом Петр Степанович увлекся культурно-семенным хозяйством и на время перестал думать о своем всемирном призвании, тем более, он чувствовал, что его и так очень уважали в райсельхозсоюзе.
Но после того как в этом райсельхозсоюзе случился коммунистический переворот, он почувствовал, что уважать его стали как-то меньше.
У Петра Степановича установились с новым правлением странные взаимоотношения. Петр Степанович еще чаще стал приезжать в райсельхозсоюз и, несмотря на надпись на дверях кабинета т. Шатунова: «Без стука не входить», заходил смело, смело здоровался за руку и также смело разговаривал в таком духе:
– Что это ты, Шатунов, еще за номер выкинул?
– А что?
– Зачем ты прислал эту кобылу Гордиенка? Что там, в хозяйстве, – курорт?
– Это тебя не касается: это правленческое дело.
– Ну да, но я ведь заведующий, я же ведь должен критически относиться к явлениям! Дай папиросу!
– А ты ее, черта, запрягай. Закуривай.
– Но ведь Гордиенко приходит в хозяйство, придирается, что мы ее вовремя не поим, вовремя не кормим, вовремя не чистим. Велел, чтобы я для нее часы купил. А если она, не дай бог, издохнет! Гордиенко же меня застрелит!
Это разговор по делу, а без дела Петр Степанович тоже заходил, и тогда беседа проходила в таком духе:
– Ну, как дела? – спрашивал Петр Степанович, закуривая папироску.
– Ничего.
– Ты мне выхлопочи револьвер, а то опасно ездить ночью.
– Не дадут.
– Ну, брось! ты же носишь!
– Партийному можно.
– Я думаю, что люди родились на свет все с одинаковыми правами, – без рубашки родились.
– Н-нда… Бросим об этом. Ты, знаешь, Петр Степанович, я тоже хочу поступать в ваш институт.
