Хороший вопрос. Пока позвольте мне сказать только одно: если работа спортивного журналиста и учит вас чему-либо, – а в этом утверждении много правды и целая куча вранья – так это тому, что, коль вы стремитесь прожить хотя бы отчасти достойную жизнь, вас рано или поздно, но непременно настигнут ужасные, жгучие терзания. И вам придется как-то отвертеться от них, иначе жизнь ваша будет загублена.
Я считаю, что проделал и то и другое. Столкнулся с поводом для терзаний. Избежал гибели. И все еще способен рассказать об этом.
* * *
Я перелезаю через металлическую ограду кладбища, которое раскинулось прямо за моим домом. Пять часов утра, 20 апреля, Страстная пятница. Все дома вокруг темны, я жду мою экс-жену. Сегодня день рождения нашего сына Ральфа. Ему исполнилось бы тринадцать, он начал бы обращаться в мужчину. Мы с Экс встречаемся здесь последние два года – с утра пораньше, до начала дня, – чтобы засвидетельствовать ему наше уважение. А до того просто приходили сюда вдвоем, как муж и жена.
От травы поднимается призрачный туман, я слышу, как надо мной, низко, хлопают крыльями гуси. В ворота с урчанием въезжает полицейская машина, останавливается, гасит огни и берет меня под наблюдение. Я вижу, как в ней коротко вспыхивает спичка, вижу лицо глядящего на приборную доску полицейского.
С дальнего края «новой части» кладбища меня разглядывает маленький олень. Я жду. Желтоватые глаза его начинают переливаться в темноте, это он уходит в старую часть, где и деревья повыше, и похоронены трое из тех, кто подписал Декларацию независимости, – их памятники видны от могилы моего сына.
Ближайшие мои соседи, Деффейсы, играют в теннис, переговариваясь благовоспитанно приглушенными утренними голосами. «Прости». «Спасибо». «Сорок, любовь моя». Чпок. Чпок. Чпок. «Твоя взяла, дорогой». «Да, спасибо». Чпок, чпок. Я слышу, как они отрывисто дышат носами, слышу шарканье их ног. Обоим уже за восемьдесят, в сне они больше почти не нуждаются, вот и встают до рассвета. Оборудовали корт мягкими бариевыми светильниками, которые не заливают сиянием мой двор, не будят меня. И мы остались если не близкими друзьями, то добрыми соседями. Общего у меня с ними теперь не много, на коктейли они, да и все прочие, приглашают меня не часто. Жители города по-прежнему дружелюбны со мной, но сухи, а я считаю их хорошими людьми, консервативными, порядочными.
Иметь в соседях разведенного мужчину – дело, как я волей-неволей усвоил, непростое. В таком человеке таится хаос – общественный договор ставится под сомнение непонятностью его отношения к сексу. Как правило, люди считают себя обязанными принять чью-либо сторону, а встать на сторону жены всегда легче, что мои знакомые и соседи по большей части и сделали. И хотя мы переговариваемся иногда через подъездные дорожки, и заборы, и поверх крыш наших машин, когда паркуем их у продуктовых магазинов, обмениваемся соображениями насчет состояния наших потолков и водостоков или вероятия ранней зимы, а иногда даже рассуждаем, уклончиво, впрочем, что хорошо бы как-нибудь встретиться, поговорить, я их почти не вижу и не переживаю по этому поводу.
