Теперь от волос осталась такая малость, что заботливо ухаживать за ними ей стало противно. Большей их части никогда уже не отрасти заново, а то, что уцелело, обратилось просто в докуку.
Она погладила себя по плечам и рукам, проверяя, не пора ли ей снова побриться. Скользкие от мыла ладони нащупали мягкую щетинку, однако Иссерли решила, что может дать себе отсрочку еще на один день. Как она обнаружила, некоторой волосистостью отличаются очень многие водселихи. Настоящая жизнь нисколько не походила на льстивые картинки, преподносимые журналами и телевиденьем. Да и все равно никто ее шерстки не увидит.
Иссерли с неприязнью намылила и ополоснула груди. Хорошего в них было только одно: они не позволяли ей увидеть, что сделали с нижней частью ее тела.
Повернув патрубок душа, она занялась одеждой, уже кружившей в мелкой посеревшей от пены воде. Иссерли потоптала это тряпье, ополоснула, потоптала снова, выжала мощными клешнями. В скором времени одежда высохнет под ярким солнцем, вливающимся в окно ее спальни, — а нет, так на заднем сиденье машины.
С территории фермы Иссерли выехала уже после полудня. Солнце, столь золотое поутру, теперь едва различалось в небе, ставшем сланцево-серым, разбухшим от еще не извергнутого им снега. Шансы найти на дороге каких-нибудь автостопщиков, а уже тем более подходящих, представлялись Иссерли убогими. И все-таки, ее нудило желание поработать или, по крайней мере, убраться подальше от суматохи, которая, она знала это, так пока и не улеглась под землей.
Проезжая мимо главного амбара, Иссерли увидела картину совершенно необычайную: Ессвис с жестянкой в одной руке и кистью в другой стоял на ступеньке большой деревянной лестницы и белил каменную стену.
Чтобы получше разглядеть его, Иссерли затормозила у подножия лестницы. Она уже надела очки и потому видела все неясно, да и солнце слепило ее. На миг она задумалась, не снять ли их, однако это было бы проявлением дурного тона — Ессвис-то своих не снял.
— Ал, — сказала Иссерли, прищурясь, не понимая, хорошо ли она поступила, остановившись.
— Ал, — ответил Ессвис, немногословный, как фермер, коим он предположительно был. Возможно, он побаивался открыто говорить на их родном языке, хоть и не было вокруг никого, кто мог бы его услышать. Краска капала с конца кисти, однако Ессвис ничего не предпринимал, только хмурился — так, точно появление Иссерли было своего рода несчастьем, которое необходимо стоически перетерпеть. Одет он был в комбинезон, кепку и закапанные краской зеленые резиновые сапоги, изготовление тайного нутра которых отняло примерно такое же время, какое поглотили ботинки Иссерли.
