Именно это и настораживало. Поманили очень вкусной конфеткой, практически ничего взамен не требуя. Синекура, одним словом. Кто ж от такого откажется? Только Денис не относился к своей жизни так безалаберно, чтобы не задуматься, и совсем глупцом не был, чтобы не дорожить ею. Потому и с ответом не спешил. Только вот вопрос: на самом ли деле нужно Монахову его согласие или это так, для блезиру? Денис и отнесся бы к этой ситуации проще, не стань он невольным свидетелем той сцены недавней ночью. Перспектива когда-нибудь быть вот так же подвешенным на цепном подъемнике не прельщала.
— С этим никто не спорит, — ответил он неопределенно.
— Может, я тебе помочь хочу, — подтолкнул Монахов. — Просто по-человечески.
— Может, — снова согласился. — Только я не совсем понимаю, откуда такой альтруизм? Честно говоря… свежо предание, но верится с трудом.
— Не альтруизм это вовсе. У каждого свои в жизни грехи, Денис. А у меня их больше, чем у других. Предположим, хочу часть их искупить. Доброе дело сделать.
— Ну, это вы загнули, Сергей Владимирович. Грехи в другом месте искупают. Да и «доброта» сейчас — такое субъективное понятие…
— У всех, Денис, свое понимание. И своя позиция. А твоя — очень мне по душе.
— Откуда вам знать, какая у меня позиция?
— А я не мальчик и на жизнь смотрю другими глазами. Такие экземпляры как ты редко встречаются. Ну и, слава богу! — выдохнул с притворным облегчением, развеселив сидевших за столом парней.
Денис засмеялся:
— Хотите Гришу мной заменить? — сказал на легкой ноте.
— Гриши нет, его никто не заменит. — При упоминании имени брата Монахов нахмурился. — Вы внешне очень похожи, да ты и сам это видел. Но совсем разные. Гришка горяч был, сорвиголова. А я понадеялся на его сознательность. Но в чем-то ты прав. Гриша этим спортклубом управлял.
— А теперь кто? — не показывая явного интереса, спросил.
— Теперь никто. Сам пока.
— Еще есть инструкторы?
— Есть один. Я тебя не тороплю. Вернемся в город, отдохнешь, подумаешь. Как будешь готов, позвонишь. На месте уже сам осмотришься, там и решим все. Да не переживай, не отправлю я тебя с битой киоски бомбить.
— И на том спасибо.
Денис задумался. Монахов с него глаз не сводил, так и видел, казалось, как шестеренки у парня в мозгу крутятся. Нравилось, что не бросился Денис ему в ноги, не согласился сразу, не стал пресмыкаться и есть с руки. Жесткий характер просвечивался в нем, решительность, сознательность не по годам. А тот еще удивлялся, откуда он, мол, его позицию знал. А чего тут предполагать, когда у него в глазах все написано. А в глазах его серых — ярость, — холодная, как сталь ножа, что он к горлу Карпова тогда приставил. К любому бы приложил и глотку перерезал. И не оттого, что он гопник какой-то без совести и головы на плечах. Нет, себя бы защищал до последнего. Не было в Шаурине беспринципности, но на что он способен и сам тот, наверное, не знал еще.
