Впрочем, это все позднее, а в день собеседования, как я уже говорила, волосы Одалии еще были длинными. В то утро она явилась в участок, умеренно напудрив лицо и аккуратно уложив волосы в пучок. Еще я отметила белые перчатки и дорогой с виду дамский костюм под цвет ее глаз, голубых, как яйцо малиновки, но самое сильное впечатление на меня произвел ее голос, ибо он полнее всего раскрывал истинный характер этой женщины – тот характер, который мне еще предстояло узнать. Голос хрипловатый, с негромким, энергичным раскатом: собеседник невольно приковывался взглядом к детскому рисунку губ, стараясь расслышать каждое слово. Таким ее голос оставался, пока Одалия не обрадуется или не рассмеется, – тогда он мелодично изгибался, восходя и нисходя, словно кто-то разыгрывал гаммы на пианино. Парадоксальное сочетание невинного изумления и дьявольской искушенности околдовывало всякого, кто слышал этот голос, и порой я задумываюсь – даже сейчас, – от рождения ли она им обладала или выковала годами прилежной практики?
Собеседование закончилось быстро. Едва ли сержанту или лейтенанту-детективу требовалось что-то узнать о новой машинистке кроме того, как быстро она печатает (они проверяли ее с хронометром, а она смеялась, словно мужчины затеяли умную и увлекательную игру), хорошо ли выглядит и как у нее обстоит дело с манерами. Больше ведь от машинистки ничего не требуется, тем паче что Одалия со своим необыкновенным голосом сразу же их очаровала. На вопрос, готова ли она выслушивать крайне малоаппетитные подробности преступных актов тех личностей, которых доставляют в участок, она снова ответила музыкальными переливами смеха, а затем, вернувшись к обычному своему густому голосу, пошутила: она, дескать, не из щепетильных, ей лишь бы аппетитными оставались ее обеды в ресторане «У Мокин». По-моему, отнюдь не остроумная реплика, но сержант и лейтенант захихикали. Мне кажется, уже тогда они старались угодить новенькой. Я прислушивалась к их разговору издали, из-за своего стола: они сказали, что принимают ее на работу, пусть выходит с понедельника. В этот момент – готова присягнуть – взгляд Одалии мгновенно метнулся прочь, на кратчайший миг задержался на моем лице и почти незаметная улыбка приподняла уголки ее губ. Но все произошло так быстро, что впоследствии я не была даже уверена, в самом ли деле она посмотрела на меня.
– Чертовски приятная девчонка, – заявил лейтенант-детектив, как только Одалия ушла. Выражение примитивное и просторечное, однако точно передавало то, чего я не успела вполне осмыслить. Я была моложе Одалии – вероятно, даже лет на пять моложе, – но ей слово «девчонка» подходило, а мне вовсе нет. Отчасти в этом и заключалось ее обаяние: Одалия подавала себя как взрослую, но девчонку. Самый воздух вокруг нее наполнялся веселым возбуждением, и она увлекала, она словно вовлекала тебя в тайный заговор. Ее голос звенел озорством, и казалось, что вопреки томности манер и изысканности нарядов она свой парень – и на дерево вскарабкается, и на теннисном корте любому задаст трепку. И кое о чем еще я начинала догадываться. Раскованность Одалии указывала на привилегированное воспитание, на детство, в котором были и автомобили, и теннисные корты, – все то, чего не видывала я и, осмелюсь предположить, недополучили сержант с лейтенантом-детективом. Да, ее поведение намекало на привычку к благополучию, но – предусмотрительно – без каких бы то ни было конкретных примет. Непривычное для полицейского участка явление, однако мы не решались его анализировать. Мы затаили дыхание, как будто к нам приблизилось некое диковинное существо, которое мы опасались спугнуть. Никто из служащих участка не отважился спросить, по какой причине богатая молодая женщина предстала перед нами, смеясь и словно бы радуясь тому, что ее принимают на незначительную должность машинистки. Я всегда гордилась своей проницательностью и критическим оком, но даже на том раннем этапе знакомства, когда я относилась к Одалии с неодобрением, единственный, естественный, казалось бы, вопрос я так себе и не задала: зачем ей вообще понадобилось работать? Одно скажу: яркое сияние ослепляет, и тут каждый может дать маху.
