, просто
загляденье! Дурочка будешь, если не пойдешь с нами гулять… Надень что-нибудь из моих вещей, – поспешно добавила она. Даже если я нынче «загляденье», она не выйдет со мной на люди, пока я не сменю костюм, в котором ходила на работу.
– Я бы пошла, кабы могла, – вздохнула Дотти. – Но, само собой, за детьми присмотреть некому.
Надо полагать, то был намек – тут бы мне и вызваться. Обе перспективы малопривлекательны, однако с Хелен и близнецами я хотя бы поужинаю. Дотти ждала, секунды тикали, и взгляды, которые она бросала на меня, изрядно пропитывались мышьяком. Помимо Хелен и меня в пансионе проживало еще пять постояльцев, но все были довольно пожилые люди и никак не годились в няньки к четырем малышам. Старик Уиллоуби с глазами молочной голубизны, от которого разило до тошноты приторным одеколоном, охотно остался бы с детьми наедине, и Дотти зорко оберегала их от такого общения.
Я перевела взгляд с горестного лица Дотти на обеспокоенную физиономию Хелен и сделала вывод, что завидное приглашение получила лишь потому, что другой кандидатуры не нашлось.
После чашки кофе меня по умолчанию сочли на все согласной, поспешно отвели наверх и заставили примерить множество не по мне скроенных платьев с рюшечками. Наконец одно из них удостоилось одобрения Хелен, и мы спустились, я – в ее платье, которое весьма ненадежно сидело на моей тощей, что уж тут скрывать, фигуре, так что пришлось закрепить его тремя стратегически распределенными ленточками из черного атласа. Тот близнец, что молчаливее (пиджак в синюю клетку), – кажется, я научилась отличать Ленни – нехотя попытался сделать комплимент моему платью, но я сочла это оскорбительным, ведь не далее как пятнадцать минут назад близнецам ясно дали понять, что наряды ни в коем случае не мой выбор и не моя заслуга. Однако, соблюдая приличия, я пробормотала в ответ «спасибо». Мы попрощались с Дотти, которая убирала свой «сервиз» и даже не пыталась скрыть обиду и разочарование. Вот мы уже и на улице.
План на вечер: ужин и танцы. Поначалу я с любопытством ожидала ужина, предвкушая настоящий ресторан, в каком никогда не бывала, кипенно-белые скатерти, салфетки, необычайные блюда, каких я никогда не пробовала, устрицы «Рокфеллер». Однако нас повели в обычную забегаловку, которая принадлежала родственнику какого-то приятеля: кавалеры с гордостью сообщили нам, что здесь их кормят с двадцатипроцентной скидкой.
Беседа, с огорчением вынуждена сообщить, почти весь вечер не клеилась. Близнецы оказались из молчаливых – из той разновидности молчаливых людей, чье немногословие сбивает с толку и даже кажется противоестественным. Хелен, любительница играть главную роль, поначалу заполняла паузы своей болтовней, однако, несмотря на репертуар заученных реплик и отработанных акцентов, получаса каменного равнодушия слушателей хватило, чтобы ее запасы иссякли. Нарядилась она в старомодное, довольно-таки аляповатое платье и, потянувшись через стол, случайно угодила в лужицу густой подливы на своей тарелке. По рукаву от локтя до запястья расползлось весьма неаппетитное коричневое пятно. Хелен с величайшим пафосом оплакивала эту трагедию и пыталась намекнуть – более чем прозрачно, могу добавить, – что Бенни, как джентльмен, должен был бы компенсировать ущерб. Бенни то ли не уловил намека, то ли искусно притворился. После ужина мы загрузились в такси и сообщили водителю адрес какого-то танц-холла, куда близнецы, по их словам, получили особое приглашение.
