— Ну что, вкусные варенички? — спрашивала мать.
Можно было подумать, что ее совершенно не касалась война.
Максим и Роман успокаивали Клавдию, а Петр пробовал вареники, восторгаясь искусством «стряпух».
Изредка мать поглядывала на меня — самого младшего в семье. Я разбирал старые книги, надеясь найти среди них какой-нибудь военный учебник. Как трудно мне было сидеть у стола. В такие минуты мои предки садились на коней и мчались во весь опор на врага. А я листал учебники. Ах, черт возьми! Мне самому хотелось сражаться. Меня охватило такое возбуждение, что невозможно было усидеть на месте.
Мать о чем-то тихо разговаривала с Петром, и по их взглядам я догадался, что они говорят о моей близорукости. В семье привыкли, что мне, «слепцу», суждено оберегать старость матери; такие, как я, в армии не нужны.
Желая подразнить меня, Петр заговорил о том, что нам, холостякам, легко, мол, идти на фронт — никто не заплачет по нас.
Мать покачала головой, а Роман, шлепнув Петра по плечу, невесело пошутил:
— По тебе все наши девчата будут реветь…
Он обеспокоенно поглядывал в окно, ожидая Анну, гулявшую с маленьким Олегом у реки. Клавдия все еще прижималась к Максиму, мокрым лицом касаясь его бритых щек. Тяжело дыша, Максим обнимал жену: он хотел успокоить ее, но не находил слов.
Роман рассердился, глядя на них:
— Перестаньте хныкать! Тебя, Максим, не возьмут на фронт, ты ведь не обучен.
Максим вспыхнул:
— Думаешь, я фронта боюсь?
Клавдия на секунду оторвалась от Максима и недоверчиво поглядела на Романа, как бы спрашивая, правду ли он говорит. Роман, улыбаясь, пожал плечами:
— Послал же бог жену моему брату — души в нем не чает… Еще неизвестно, пошлют ли его на фронт, а она уже белугой ревет. А вот моя женка забежала куда-то и про мужа забыла. Но ведь кто-кто, а я, как политсостав, первый пойду на фронт.
— Положим, первыми уйдем мы, танкисты, — возразил Петр.
— Вон и твоя спешит, — сказала мать Роману, взглянув в окно, и тихо прибавила — Да не расстраивайте вы себя, хлопцы, может быть, еще обойдется. Давайте лучше обедать.
Оставив сына в соседней комнате, Анна Степановна неторопливо переступила порог. Внимательными глазами разглядывала она всех. С таким вниманием она изучала нас, учеников, когда чувствовала, что в классе не все в порядке.
Роман с нарочитым огорчением сказал:
— Где же ты ходишь, Аня? Видишь, как другие жены горюют? Клава уже наплакаться успела…
Анна Степановна скупо улыбнулась. Она была взволнована. Мимоходом приласкав Клавдию, она возбужденно заговорила:
