Началась страдная монте-карловская пора: днем репетиции, вечером спектакли. На спектаклях и репетициях часто присутствовали принц и принцесса Монакские и, когда бывали на репетициях, посылали труппе шампанское — по полбутылки на человека. Это шампанское меня сильно поднимало, и все же с каждым днем я терял силы, и голова у меня чаще и чаще кружилась от постоянного недосыпания и от чрезмерной, напряженной работы.
Весною я ложился поздно, а вставал до рассвета и уходил один в горы, в Turbie, встречать восход солнца.
В том просторе, который открывался с Turbie, мне чудилось родное, киевское, и я не мог оторваться от него, не мог уйти... Потом вдруг пугался, что опоздаю на урок, бежал вниз, задыхался — и всегда приходил, когда ещё никого не было в театре. А на репетиции после урока — опять зигзагные круги перед глазами, опять головокружения и такая слабость, что все из рук валится, и кажется — сейчас сам свалишься...
На одной репетиции «Шехеразады», когда я едва держался на ногах и у меня ничего не выходило, Дягилев рассердился и накричал на меня:
— В чем дело? Что, вы не понимаете, чего от вас требуют, или не способны танцевать?
После репетиции Сергей Павлович подозвал меня. Я подошел ни жив ни мертв — так я боялся Дягилева.
— Что с вами, молодой человек, у вас отвратительный вид. Что вы делаете, чем занимаетесь?
Я не мог отвечать от смущения — в присутствии Дягилева я вообще терял дар слова, а тут ещё он обращается с вопросом прямо, непосредственно ко мне. Как баран, я растерянно смотрел по сторонам и глупо молчал.
— Сколько вам лет? — продолжал свои вопросы Дягилев.
— Восемнадцать,— по-ученически, как будто не приготовив урока, ответил наконец я.
Счастливые восемнадцать лет! И вы в ваши восемнадцать лет, должно быть, считаете себя взрослым и, судя по вашему виду, все время шатаетесь по «девкам». Что ж, так и прошатаетесь и прошатаете свой талант и никогда не будете танцором. Стыдно, стыдно, молодой человек, а я на вас возлагал надежды и думал, что вы будете первым танцором...
— Я... Сергей Павлович... я не шатаюсь...
— Так что же вы тогда делаете? Почему у вас такой ужасный вид? Вы больны?
— Нет, я не болен.
— Так что же с вами? Расскажите, как вы живете, что делаете?
Рассказывать Сергею Павловичу свою жизнь, рассказывать свои думы? Да у меня язык совсем не поворачивается, и я продолжаю глупо, потерянно молчать.
— Ну рассказывайте же, молодой человек, ведь вы, надеюсь, не немой. Когда вы встаете?
