Мне хотелось бы повторить каждое из его слов, но память людская коротка, а красноречие быстро выдыхается, так что многим красотам его рассказа не суждено воскреснуть — увы! — ни в одной из книг.
«В первый день нового года я с утра отправился в Альгамбру, но не для того, чтобы, как обычно, заняться в диване сочинением посланий от имени султана, а чтобы вместе с некоторыми знатными представителями моего рода поздравить государя по случаю праздника Рас-ас-Сана. Меджлис, двор, собравшийся по этому случаю в Посольском зале, был представлен кади в тюрбанах, сановниками в высоких зеленых и красных фетровых шапках, богатыми торговцами с крашенными хной волосами, разделенными, как у меня, на аккуратный пробор.
Большинство посетителей, поклонившись Боабдилю, направлялись в Миртовый двор и бродили там вокруг водоема, приветствуя друг друга. Самые знатные рассаживались на устланных коврами лежанках, расставленных вдоль стен огромного зала, либо теснились поближе к султану и визирям, чтобы, уловивши минутку, о чем-либо попросить их или просто попасться им на глаза.
В качестве письмоводителя и переписчика государственного секретариата, о чем свидетельствовали пятна красных чернил на моих пальцах, я обладал некоторыми весьма скромными привилегиями, например, правом прохаживаться между Меджлисом и бассейном, а также сопровождать тех из присутствующих, кто вызывал мое любопытство. Превосходный способ собирать новости и мнения по поводу текущего состояния дел, ведь при Боабдиле вслух говорилось обо всем, тогда как при его отце приходилось семь раз оглянуться, прежде чем открыть рот и высказать хоть малейшее критическое замечание, да и то не впрямую, а намеками или с помощью стихов и поговорок, чтобы в случае доноса отречься от сказанного. Однако хоть свободы и прибавилось, а слежки стало меньше, гранадцы были настроены не менее сурово в отношении султана, даже напротив, и это притом, что находились у него в гостях, явились пожелать ему многих лет жизни, здоровья и побед. Наш народ безжалостен к самодержцам, которые не являются таковыми.
Тем осенним днем пожелтевшие листья крепче держались за ветки деревьев, чем гранадская знать за своего государя. Город вновь, как и в предшествующие годы, был разделен на две партии: партию мира и партию войны, и ни одна не была заодно с султаном.
Те, кто желал мира с Кастилией, говорили: мы слабы, а ромеи сильны; наши братья из Египта и Магриба бросили нас на произвол судьбы, тогда как наши враги опираются на помощь Рима и всего христианского мира; мы потеряли Гибралтар, Альгаму, Ронду, Марбеллу, Малагу и другие укрепленные места, и до тех пор, пока не воцарится мир, список будет увеличиваться; наши сады разорены войсками неприятеля, крестьяне бедствуют, дороги опасны, торговцам не удается запастись товарами впрок, Цезарея и базары пустеют, а съестное дорожает, кроме мяса, которое идет по цене одна драхма за фунт, оттого что пришлось забить тысячи голов скота, чтобы его не угнали во время набегов; словом, Боабдиль должен сделать все возможное, чтобы заставить умолкнуть сторонников войны, достичь долговременной передышки в войне с кастильцами, пока Гранада в нее не втянулась.
