— Есть молчать! — ощерился в улыбке Александр, и у него приятно заколотилось сердце, когда властный Михаил Борисович ласково потрепал ладонью по левой лопатке.
— Все уложил? — уточнил он, видимо, у шофера.
— Все, Михаил Борисович, в аккуратности все! — подтвердил тот, озабоченно осматривая нутро машины.
— Езжай, Гена, — разрешил Михаил Борисович. — Розочке передай, пусть не печалится. Исетский Робинзон уже нашел Пятницу, точнее — Среду, и отлично проведет бархатный сезон на необитаемом острове. Езжай, голубчик! Меня будешь навещать раз в декаду. И сугубо инкогнито. Понял?
— Понял, Михаил Борисович! Счастливого вам отдыха! Да не забудьте, «Дэта» вон в той желтой сумке.
Вишневая «Волга» бесшумно вильнула на просеку за осинник, и Пайвин остались вдвоем с Михаилом Борисовичем. Тот перевел взгляд с груды имущества на Александра и улыбнулся золотым ртом:
— Прошу помощи твоей…
— Александр Сергеевич, — подсказал Пайвин. — Я счас, мигом, турну жену доглядеть за гуртом и на той же ноге к вам.
— Отлично! А я пока накачаю воздухом свой резиновый ковчег, — пнул тупоносым ботинком Михаил Борисович зеленый мешок, где, очевидно, надувная лодка.
Вначале Пайвин переправил на остров директора базы, а после доставил все его пожитки. Когда берег опустел, они взялись за палатку. Туго, до звона натянутая, она поднялась на взгорке острова ярко-оранжевым домиком. С двумя «комнатами», с окнами, обшитыми марлей.
— Наш адрес не дом и не улица,
Наш адрес — Советский Союз! —
густым голосом напевал Михаил Борисович, сноровисто разбирая свои пожитки. Он скинул кожаную куртку, клетчатую рубаху и остался в матросской тельняшке. Оттого-то директор с крупным брюшком и смахивал на живой арбуз среди неприметной зелени острова.
— Нуте-с, Александр Сергеевич, — подытожил Михаил Борисович, когда вещи были разобраны и разложены в нужном порядке. — Пора и ужинать. На сегодня обойдемся холодной закуской. А костер запалим по сумеркам просто для романтики и чтобы обозначить заселение оных прерий.
— Да нет, что вы, Михаил Борисович! Вы ужинайте, а я к жене побегу, — искренне заотнекивался Пайвин, хотя все в нем сопротивлялось приличию и тактичности.
— Никуда я тебя не отпущу, голубчик, никуда! Перед тобой водный рубеж, а яхта моя. И я тебя перевезу тогда, когда сочту нужным. Ясно? — властно заключил директор, и Пайвин смиренно вздохнул. Дескать, воля ваша, вы начальство, а нашему брату остается одно — исполнять волю руководства.
