Дэн приплелся наверх к себе и рухнул на кровать. Он уставился в потолок и стал мечтать о маленьком ослике, простом верном друге, который смог бы вывезти его из Лос-Анджелеса и доставить в Сакраменто на родину дедушки, где в горах полно золота, и каждый может стать богатым и обеспечить свою семью. Он улыбался, представляя себя богачом, швыряющим золотые самородки к ногам плачущей матери, и ее — извиняющуюся за плохое отношение к нему в детстве.
В три часа он услышал за стеной лопотание Виктории и понял, что сестра проснулась после своего дневного сна. Он представил Вики в ее колыбельке, розовенькую, с широко раскрытыми глазами, что-то напевающую, и непреодолимое желание увидеть ее овладело им.
Она лежала на спине, обложенная куклами и плюшевыми медвежатами, задрав ноги и мурлыкая что-то.
Дэн стоял над ней, как завороженный, очарованный ее заспанными глазками и сладкими розовыми губками. Как обычно, ее красота нейтрализовала его инстинкт самосохранения, и он залопотал:
— Милая девочка, милая, милая, милая…
Ее розовые пальчики тянулись к его глазам и ушам, и он поцеловал их. Ее маленькие ноготочки коснулись его ноздрей. Казалось, что она дожидается, когда он станет совсем очарованным. И, наконец, она дала им волю. Ужасная боль пронзила его, и он увидел на ее пальцах, а затем и на своей футболке — не кровь Хопалона Кэссиди, не кровь Лона Рэйнджера, нет, — он увидел яркую, красную, бесценную кровь Дэна Крейна.
— Мама! Помоги! Мама!
Мать нашла его в ванной, корчившегося от страха, с обагренным кровью полотенцем на лице. Два кубика льда, завернутые в салфетку, быстро остановили кровотечение. Миссис Крейн простила ему все и позволила пойти погулять. Он немного посопротивлялся, когда она предложила ему сменить одежду, но потом смирился, переоделся и встал перед ней весь в чистом, покорный и печальный. И тут он вдруг обнял ее, и его дикий поцелуй заставил ее замигать от изумления, поскольку Крейн был суровым мужчиной, всегда избегавшим всяких нежностей.
Оставив ее стоять в полном недоумении, он спустился вниз по лестнице. Запахи печени, бекона и жареной фасоли долетали с кухни. Бешеный приступ голода охватил его, и он бросился на кухню.
Печень и бекон шипели на сковороде, а фасоль тушилась в коричневом горшке в печи. Но все было очень горячее, чтобы цапнуть рукой. Он открыл холодильник, вытащил полуфунтовый кусок желтого сыра, яблоко, и сунул за пазуху. Потом подхватил бутылку с молоком и, не отрываясь, опорожнил больше четверти. Закрыв холодильник, он вышел на улицу.
