Кароли говорил по-французски, иногда вставляя тосканские слова. Мерфин понимал его без труда. Будучи сыном английского рыцаря, он говорил с родителями на нормандском наречии, а с друзьями — по-английски; о значении многих итальянских слов просто догадывался, так как учил латынь в монастырской школе.
— Могу сказать вам почему.
Буонавентура поднял брови, удивившись, что подмастерье обладает такими познаниями.
— Собор построили двести лет назад, когда узкие стрельчатые окна нефа и алтарь были неслыханным новшеством, а сто лет спустя епископ захотел башню повыше, перестроил трансепты и вырезал в них большие окна, как было модно в то время.
Итальянец поразился:
— Откуда тебе это известно?
— В монастырской библиотеке хранится история аббатства, Книга Тимофея, и в ней подробно рассказывается о строительстве собора. Основная часть написана при великом аббате Филиппе, но кое-что добавляли позже. Я читал ее, когда учился в монастырской школе.
С минуту Буонавентура пристально смотрел на Мерфина, как будто стараясь запомнить лицо, затем скупо бросил:
— Красивый собор.
— А итальянские другие? — Любознательный юноша обожал слушать про дальние страны, про жизнь вообще и архитектуру в частности.
Буонавентура задумался.
— Мне кажется, строительные принципы везде одни и те же. Но в Англии я не видел соборов с куполами.
— А что такое купол?
— Это такая круглая крыша, как половина мяча.
Мерфин изумился:
— Никогда ничего подобного не слыхал! А как их строить?
Кароли рассмеялся:
— Молодой человек, я торгую шерстью. Пощупав ее, без труда отвечу тебе, откуда она — из Котсуолда или Линкольна, но я не знаю, как построить курятник, не говоря уже о соборах.
Подошел мастер Мерфина богач Элфрик. Он всегда носил дорогую одежду, которая смотрелась на нем будто с чужого плеча. Этот льстец не обратил внимания на Керис и Мерфина, однако низко поклонился Буонавентуре:
— Какая честь снова видеть вас в нашем городе, сэр.
Подмастерье отвернулся.
— Как ты думаешь, сколько всего на свете языков? — спросила Керис.
Она любила задавать всякие странные вопросы.
— Пять, — не задумываясь ответил Мерфин.
— Нет, серьезно. Английский, французский, латынь — это три. Потом флорентийцы и венецианцы говорят по-разному, хотя у них есть общие слова.
— Верно. — Молодой человек включился в игру. — Это уже пять. Потом еще есть фламандский.
Лишь немногие понимали язык торговцев, приезжавших в Кингсбридж из фламандских городов ткачей — Ипра, Брюгге, Гента.
