— Я не требую, чтобы мне платили. Сделаю и отдам. Но если кто не заплатит или пожадничает — конец. Может больше ко мне не приходить. Работу-то я возьму, грубить не стану. А потом не найду времени. На хамов горбатиться у меня времени нет. И без них работы хватает. Ко мне весь Мельник ходит. Из-за Буга, из Серпелице, приезжают, у них там такие колодцы — глубинные насосы забивает илом.
Под потолком в мастерской висели все поколения велосипедов последнего столетия — от велосипедов Карвацкого с деревянными ободьями, гэдээровских «диамантов» и русских «украин» до самых новых, с двухподвесом, с телескопическими амортизационными вилками. Эти новые тоже ломаются.
Открытые банки с солидолом, токарные и фрезерные станки, обросшие кудрявыми стальными и латунными стружками, деревянные ящики с гайками, шурупами, шайбами, неизвестными запчастями к неизвестным механизмам. Бездействующие кухонные комбайны, машины для нарезки мясных продуктов, выпотрошенные роторы. Толстяк вытер руки грязной тряпкой, высморкался в раковину и открыл дверь на веранду, где сквозь кружево деревянной резьбы просвечивало сентябрьское солнце. Августовские помидоры, домашняя колбаса, горчица, нарезанный толстыми ломтями ситный, в голубой миске остатки салата из помидоров и огурцов, сало и нож на разделочной доске, початая бутылка перцовки. Неловко было отказываться, хотя приятели наверняка уже покончили с покупками «У Ягуси».
Механик наполнил стопки. Украинская перцовка с ароматом смородины. «Остатки — свиньям», — заявил старик. Для Арнольда открыл новую, «Петровскую». Выпили, закусили салом, хозяин сказал, что от выкормленного дома подсвинка. Он все рассказал. Всю свою жизнь. Рассказал, что отца его убили бандиты, «обыкновенные бандиты». И как служил в армии — в Варшаве, где-то на Мокотове… он рассказывал, а Арнольд думал, что перед ним, вся целиком, раскрывается чужая жизнь или, может быть, придуманный специально для рассказа вариант… Старик гордился, что закончил унтер-офицерское училище, — так гордятся полученной на олимпиаде золотой медалью. Или победой в телевикторине. Перед Арнольдом открывалась пропасть глубиною в восемьдесят лет — а на вид старику больше шестидесяти с небольшим не дашь. Водка, наверно, привезена из России, а может, из Украины. Скорее всего, из Одессы — такова логика рассказа. Кто привез?
— Из Одессы привезли, — похвалился старик и снова налил. — Племянницы моей сын. Немецкую войну не помнит, он же кацап, на ихних новых войнах стрелял. В Афгане. Одно только, что и там банды были — как у нас. Пришли ночью, выманили из дома, бах, бах. Война была, человеческой жизни грош цена. Кто знает, чего они хотели. Денег, сала. Бабах — и нет человека. Я еще пацаном был.
