— Э… помню… — отвечал Адриан неуверенно. Они были в Ровах один раз, Яреку тогда было двенадцать, а превосходно плавал он с восьми… Какой Сейка? Что еще за дочка?
Макс Сейка говорил долго, рассказывал историю своего развода, вступления в общество «Анонимных алкоголиков», выхода из Общества, возвращения в психотерапевтическую группу. Адриан терпеливо слушал, поддакивал. Я получил, что хотел. Я нужен. Надо пригласить алкоголика Макса.
Не пригласил. Но сказал:
— Ты — молодец, Макс. Позванивай мне, поболтаем. Звони, как только тебе понадоблюсь.
Вильма Макарич получила письмо Адриана в последний день года. Она приехала в Загреб сразу после Рождества проверить квартиру на Медимурской, которую с давних пор сдавала дантисту, дальнему родственнику мужа. Близость железной дороги и вокзала не смущали дантиста, платил он аккуратно, но на ремонт его приходилось уговаривать. Вильма уже собиралась уезжать, когда позвонил доктор Драго, тот дантист: «Тебе письмо». Она уже пятнадцать лет не жила на Медимурской — и вот те на, письмо.
Письмо из Польши. Кто такой этот Адриан Рогатко?
Прочитала и сразу вспомнила человека, который одалживал у Цирила парусную лодку. Полноватый бородач с женой-блондинкой намного младше него и милыми детишками. Все четверо, вся семья, ходили по Шибенику босиком. Как цыгане. Только вот ноги — не смуглые, а пугающе белые. «Отпуск — время свободы от обуви, — говорил Адриан. — Я хожу босиком, пью вино прямо из бутылки и не смотрю новости по телевизору». Они с Цирилом подружились, и, когда Цирил погиб, Вильма даже хотела сообщить поляку, но не нашла адреса.
Теперь адрес был. Она не стала убирать письмо в папку с документами от квартиры на Медимурской. Подумала, что пришло время наконец продать эту квартиру в Загребе, цены на недвижимость растут, но ведь так не будет продолжаться бесконечно? Она стояла на ковре в тесном номере гостиницы «Нова-Славия» с письмом в руке. В зеркале встретилась взглядом со своим отражением. Почему мне грустно? Спрятала письмо в кошелек. Решила, что, как только вернется к себе в Шибеник, напишет ответ. Что-нибудь ободряющее. Можно еще приложить фото, сделанное два года назад, она хорошо получилась на праздновании десятилетия издательства «Далма». Нет, пожалуй, фотография — это чересчур.
Адриан, стоя на коленях на полу, перебирал бумаги, вываленные из трех ящиков комода. Выкапывал ежедневники — карманные и настольные, телефонные книжки, читал какие-то слова о командировках и денежных операциях, какие-то адреса. Кто все эти люди? Что на самом деле означали давно минувшие сроки и темы переговоров? Он разбирался в химии фармацевтического сырья, знал это дело от и до: от складов, образцов, лабораторных экспериментов до переговоров за стендами на международных ярмарках и обивания порогов в Министерстве здравоохранения. Он разбирался в этом так хорошо, что мог содержать семью, путешествовать, кое-что откладывать. Семья его бросила, сбережения ушли на лечение, потом пришлось избавиться сначала от коллекции печатей, перстней-печаток, знаков отличия и цеховых эмблем, затем — продать прекрасную квартиру. Но комнаты на Влостовицкой, рядом с университетским кампусом и торговым центром, оказались удобными. Лучше прежних. Он знал: его опыт в области химии и в торговле больше не пригодится, — и это тоже было хорошо. Пройденный этап. Нужно осмотрительно распоряжаться тем, что есть. Пенсия, немного старой мебели, скромный запас одежды и обуви.
