— Это точно! А я тоже хочу сюда вернуться, когда отучусь, только учиться я поеду в Москву, но вернусь обязательно и все тут перекопаю…
— Что? Перекопаешь? Зачем? — он поставил передо мной кофе в широкой белой кружке с болтающимся внутри белым, пахнущим молоком холодным шариком, и сел рядом, но теперь я могу от него отодвинуться, предлог есть.
— Ну а ты не веришь в эту историю про «Гелен Аму»? Что здесь когда-то город стоял, и что он старше пирамид… — я дотронулась как бы между прочим до «сокровенного», пора выводить на свет сознания все мои мечты, пусть перестанут быть мечтами или умрут из-за нежизнеспособности, неготовности стать реальностью, или пусть станут жизнью, которой я живу.
— Это же россказни у костра… — удивился Кира, но мне не важно, кто во что верит, мне важно говорить и слушать, как резонирует сказанное в том, что уже существует: принимает ли пространство это событие как свою часть, или потенциала для этого еще нет.
— Россказни не россказни, но Егоров дед и есть «старовер», его мать тут родилась, и про «экспедицию» почти все правда, это мой дед тут пропал, — мои скупые слова ложатся за окном невидимым эхом — это правда, давно ушедшая в землю…
— Да ладно! Не может быть… — он разворачивается ко мне лицом, и интимность испаряется совсем.
— Это мой дед был в той «экспедиции» и его сестра-близнец, и еще ребята-аспиранты такие же сумашедшие, а приехали они сюда изучать «культуру», наследники которой говорили на языке «сензар»… Это такой вымерший язык, на нем многие древние «талмуды» написаны, которые никто прочитать не может, мать Егора теперь специалист с мировым именем по этому языку. Вот тебе и россказни. И я буду тем же самым заниматься, сначала докажу что здесь мог быть такой город, такая «культура», а потом приеду и все вскопаю, и найду «Гелен Аму». Ты до сих пор хочешь, чтобы я была твоей девушкой!?
— Ну ты даешь, теперь понимаю, почему ты такая… Вообще от жизни оторвана! Ты действительно такая! — он тряс руками, словно не обо мне говорит, а о летающей тарелке, увиденной воочию, и сейчас решает, верить своим глазам или нет.
— Это я от жизни оторвана? То есть это все не жизнь, а вот всякие мелкие и крупные пакости на почве самообогащения — это значит жизнь? Когда все так успело перепутаться и встать поперек всего человеческого!? Где искать хвост у всего этого дерьма? Ты не ответил на мой вопрос!
И на хрена ему я? Притворяться я не умею; либо берет все, либо мы остаемся приятелями; отрезать кусок от своего мировоззрения, оставив то, что подходит напоказ общепринятому «перевертышу», я не могу. Мне тогда на хрен ничего не надо! Киру я выбрала, потому что чувствую в нем «нездешнюю» зрелость, человеческое здоровье, с уродом даже рядом стоять не могу, у меня от них все птицы внутри дохнут и несет потом падалью; отношения с «таким» даже «несерьезные» закрутить не смогу.
