Минни заставила ее выпить стакан холодной воды, не переставая говорить:
— Как? Значит, эти планы были уже так серьезны? Ах! Вы сами подтвердите мне, что я поступила правильно! Рано или поздно вы бы узнали. Это как хирургия: чем дольше откладываешь операцию, тем больше страдаешь.
Она еще раз довольно внимательно осмотрела девушку и подумала: «Нет, решительно я не смогла бы прийти с ней к Дансельмам».
Мании сделала выбор между несчастьем стать бабушкой и несчастьем стать свекровью: поскольку одного было не избежать, она, по крайней мере, воспользовалась им, чтобы уничтожить другое. К тому же незаконнорожденного ребенка можно утаить, а невестку нет. А во-вторых, в жизни женщины бывают моменты, когда конкурентки нестерпимы.
Мари-Франсуазе удалось овладеть собой по пути к порогу кондитерской, где графиня де Мондес поцеловала ее почти по-матерински, в обе щеки, из-за обеспокоенного взгляда сестер Каде. Но, едва оставшись одна на тротуаре, Мари-Франсуаза почувствовала, что не может вернуться к себе в таком состоянии. Отвечать на вопросы, объяснять, что случилось… Никто не сможет понять, и в первую очередь ее семья. Отца ее разочарование лишь позабавит, даст повод поиронизировать. Ее жизнь разбита. Навсегда. От столь тяжкого унижения, от столь трагического разочарования не оправляются… И вместо того чтобы подняться обратно по Райской улице, она пошла топить свое горе среди толпы на бульваре Ла Канебьер.
Судьба захотела, чтобы Лулу, вышедший в этот час из Торговой палаты и направлявшийся по своему обычаю к кафе-мороженому, заметил ее. Она шла неуверенным шагом, опустив глаза в землю и держа под носом платок.
— Э, да что случилось, Мари-Франсуаза?
— Ах! Вы, никогда… Я никогда больше не хочу, вас видеть! — воскликнула Мари-Франсуаза, простирая руку. — Ваша матушка мне все рассказала… Это слишком ужасно… Ваш ребенок!..
— Что? Моя мать вам рассказала? Да куда она лезет?
— Ах! Ни слова против вашей матушки. Она была великолепна… Чувство нравственного долга! Это вы чудовище!
Недобрый взгляд вспыхнул в серых глазах Лулу, и он нервно отбросил волосы назад.
— Чувство нравственного долга! — повторил он. — Ну что ж, она мне за это заплатит, шлюха!
Это слово, весьма далекое от ее представлений о языке Мондесов, особенно в устах сына, говорящего о своей матери, удивило Мари-Франсуазу. Но удивление было уже отнюдь не первым, и вполне приходилось ожидать, что Лулу способен на все.
