— Все это очень мило, очень мило, — пробурчал толстогубый господин Аснаис, — но мне надо серьезно поговорить с этим молодым человеком. И предупреждаю тебя, что тщательно изучу брачный договор.
В сущности, он был изрядно польщен, что его дочь (его, чей дед собирал оливки) столь живо востребована людьми, которые, если верить Мари-Франсуазе, за шесть веков потеряли привычку нагибаться, чтобы застегнуть свои башмаки.
Мари-Франсуаза вновь позаимствовала у матери нитку мелкого жемчуга и вновь приколола безобразную божью коровку мисс Нелл. Ее лицо сияло уверенностью. Радость распирала ей щеки. Казалось, она дышит на всю улицу.
Прибытие в «Кастельмуро» прекрасной графини де Мондес в очередной шляпе, как у берсальера, всегда вызывало некоторое волнение у сестер Каде, управлявших этой элегантной кондитерской. Одна из барышень — та, что постарше, — почувствовала себя обязанной выйти из-за стойки и переместить свои округлости к столику, где только что расположилась именитая посетительница.
Мадемуазель Каде учтиво поздоровалась, справилась о самочувствии господина графа, о трудах каноника, о бодрости мадемуазель Эме, потом вернулась к кассе, откуда двадцать лет наблюдала за движениями приличного марсельского общества.
Одетые как дамы-благотворительницы, барышни Каде оживляли свои черные платья несколькими стеклянными украшениями, которые выглядели карамелью и леденцами, да и все в них — розовые не по возрасту лица, позы, как на коробках конфет, сама их манера изъясняться — казалось обсахаренным.
Каждый день после пяти часов любопытство большой провинции, женская праздность, детское обжорство сосредоточивались в «Кастельмуро», между панелями в стиле Людовика Шестнадцатого и гирляндами из искусственного мрамора. Зеркала отражали хождения взад-вперед и помогали посетительницам подглядывать друг за другом, не проявляя невежливости. Разговоры тут были сдержанными. Меж столиками сновал, подавая сиропообразные напитки, опытный персонал. Поминутно какая-нибудь из женщин вставала и с тарелкой в руке направлялась к серванту на витых ножках, где громоздились сладости. Словно курица к кормушке. Она кудахтала там мгновение, здоровалась по кругу, потом возвращалась, нагруженная, клохчущая и довольная.
Мари-Франсуаза пикировала прямо на одноногий столик, откуда графиня де Мондес, сидящая с соломинкой во рту над кофе по-льежски, помахала ей рукой.
— Эта малышка Аснаис свежа, как пышечка, — шепнула старшая из Каде.
