Непосредственным результатом нижегородских лекций было увольнение Милюкова из Московского университета, где он преподавал, и ссылка в Рязань, в которой высших учебных заведений не было, а стало быть, не было и возможности развращать молодые умы.
Вот в этот период он внимательно изучил имеющиеся материалы о конституционном порыве 1730 года, отыскал новые свидетельства и, рассмотрев их взглядом конституционалиста конца XIX века, опубликовал в 1894 году работу под названием "Попытка государственной реформы при воцарении императрицы Анны Иоанновны". Это потом, через восемь лет, он даст работе более популярное название — "Верховники и шляхетство", а тогда ему важно было обозначить основную тему — "Попытка государственной реформы".
Исследование попытки конституционной реформы в послепетровской России стало в некотором роде манифестом начинающего политика. И неудивительно, что, сопоставляя в уме ситуацию сташестидесятилетней давности с современной ему ситуацией, Милюков обратил, как никто до него, особенное внимание на группировку шляхетства, стоявшего за конституционную реформу, но против Верховного совета. Милюков, обдумывающий тактику политической борьбы на рубеже XX века, внимательнейшим образом анализировал просчеты и ошибки разных конституционных групп, не сумевших объединиться и оттого проигравших.
Внимательно читавший уроки Голицына, Милюков смотрел на него трезво и непредвзято.
Отнюдь не склонный идеализировать русских государственных деятелей, он писал:
Можно утверждать, что проект Голицына не только не имел своекорыстно-личного характера, но не имел даже своекорыстно-сословного. На всем проекте лежал отпечаток теоретизирующей и идеализирующей политической мысли[61].
Все это верно, если не считать корыстью стремление крупной личности к самореализации и реализации той идеи, которая долгие годы освящала все поступки и жизненные положения, вплоть до унизительных, и должна была, воплотившись, дать ее носителю ощущение исполненного высокого долга перед Богом и людьми своего государства, перед своими предками, строившими это государство не для того вовсе, чтобы его губили лишенные всяких "сдержек" случайные люди — на троне и вокруг него.
Конечно же, князь Дмитрий Михайлович как восприимчивый человек, глубоко дышавший воздухом немыслимой эпохи, и должен был стать теоретиком по преимуществу. Этому не мешало его доскональное знание России — и государственного, и политического, и экономического ее быта. Такого рода знание во все времена часто соседствовало у радикальных реформаторов — от Петра I до Ленина — с непониманием социально-психологической реальности, с неадекватным представлением о поведении живых людей в той или иной ситуации. На этом рушились реформы, подготовленные куда более тщательно, чем дерзкий замысел Голицына. По той же причине разделил печальную судьбу Голицына великий схематик Сперанский.
