Третий иерусалимский дневник | страница 30



с некоей мыслишкой интересной:

в душах наших пламя и задор

связаны с упругостью телесной.

622


Уходит засидевшаяся гостья,

а я держу пальто ей и киваю;

у старости простые удовольствия,

теперь я дам хотя бы одеваю.

623


Забавно в закатные годы

мы видим, душе в утешение,

свои возрастные невзгоды

как мира вокруг ухудшение.

624


В толпе замшелых старичков

уже по жизни я хромаю,

ещё я вижу без очков,

но в них я лучше понимаю.

625


Совсем не зря нас так пугает

с дыханьем жизни расставание:

страх умереть нам помогает

переживать существование.

626


Чтоб не торчали наши пробки

в бутылях нового питья,

выносит время нас за скобки

текущих текстов бытия.

627


Не ошибок мне жаль и потерь,

жаль короткое время земное:

знал бы раньше, что знаю теперь,

я теперь уже знал бы иное.

628


Люблю вечерний город – в нём

отключено мое сознание

и светит праздничным огнём

трагическое мироздание.

629


Ещё одну вскрыл я среди

дарованных свыше скорбей:

практически жизнь позади,

а жажда ничуть не слабей.

630


В одно и то же состояние

душой повторно не войти,

неодолимо расстояние

уже прожитого пути.

631


Что в зеркале? Колтун волос,

узоры тягот и томлений,

две щёлки глаз и вислый нос

с чертами многих ущемлений.

632


Вот я получил ещё одну

весть, насколько время неотступно,

хоть увидеть эту седину

только для подруг моих доступно.

633


Мне гомон, гогот и галдёж —

уже докучное соседство,

поскольку это молодёжь

или впадающие в детство.

634


Непривычную чувствуя жалость,

я вдруг понял, что как ни играй,

а уже накопилась усталость

и готова плеснуть через край.

635


Своя у старости стезя

вдоль зимних сумерек унылых:

то, что хотим, уже нельзя,

а то, что льзя, уже не в силах.

636


Я по себе (других не спрашивал)

постиг доподлинно и лично,

что старость – факт сознанья нашего,

а всё телесное – вторично.

637


Зря, подруга, ты хлопочешь

и меня собой тревожишь:

старость – это когда хочешь

ровно столько, сколько можешь.

638


Года меняют наше тело,

его сберечь не удается;

что было гибким – затвердело,

что было твёрдым – жалко гнется.

639


Смешон резвящийся старик,

однако старческие шалости —

лишь обращённый к Богу крик:

нас рано звать, в нас нет усталости.

640


А в кино когда ебутся —

хоть и понарошке, —

на душе моей скребутся

мартовские кошки.

641


Я курю в полночной тишине,

веет ветер мыслям в унисон;

жизнь моя уже приснилась мне;

вся уже почти; но длится сон.

642


Когда бессонна ночь немая,

то лиц любимых вереница,

мне про уход напоминая,

по мутной памяти струится.

643


Я в фольклоре нашел враньё:

нам пословицы нагло врут,

будто годы берут своё...