Третий иерусалимский дневник | страница 14



280


У нас легко светлеют лица,

когда возможность нам дана

досадой с другом поделиться,

с души содрав лоскут гавна.

281


Люблю шутов за их потешность,

и чем дурнее, тем верней

они смягчают безутешность

от жизни клоунской моей.

282


Я вижу объяснение простое

того, что ты настолько лучезарен:

тебя, наверно, мать рожала стоя,

и был немного пол тобой ударен.

283


Хоть я свои недуги не лечу,

однако, зная многих докторов,

я изредка к приятелю-врачу

хожу, когда бедняга нездоров.

284


То истомясь печалью личной,

то от погибели в вершке

весь век по жизни горемычной

мечусь, как мышь в ночном горшке.

285


У тех, кто в усердии рьяном

по жизни летит оголтело,

душа порастает бурьяном

гораздо скорее, чем тело.

286


Я курю возле рюмки моей,

а по миру сочится с экранов

соловьиное пение змей

и тигриные рыки баранов.

287


Мой восторг от жизни обоснован,

Бог весьма украсил жизнь мою:

я, по счастью, так необразован,

что всё время что-то узнаю.

288


Врут обо мне в порыве злобы,

что всё со смехом гнусно хаю,

а я, бля, трагик чистой пробы,

я плачу, бля, и воздыхаю.

289


Давно живу как рак-отшельник

и в том не вижу упущения,

душе стал тягостен ошейник

пустопорожнего общенья.

290


Когда среди людей мне одиноко,

я думаю, уставясь в пустоту:

а видит ли всевидящее око

бессилие своё и слепоту?

291


Быстрей мне сгинуть и пропасть,

чем воспалят мой дух никчемный

наживы пламенная страсть

и накопленья зуд экземный.

292


В эпоху той поры волшебной,

когда дышал ещё легко,

для всех в моей груди душевной

имелось птичье молоко.

293


Сбыл гостя. Жизнь опять моя.

Слегка душа очнулась в теле.

Но чувство странное, что я —

башмак, который не надели.

294


Поскольку я большой философ,

то жизнь открыла мне сама,

что глупость – самый лучший способ

употребления ума.

295


Когда мне тускло, скучно, душно

и жизнь истёрлась, как пословица,

к себе гостей зову радушно,

и много хуже мне становится.

296


На нас во всей своей весомости

ползет, неся опустошения,

болезнь душевной насекомости

и насекомого кишения.

297


Верю людям, забыв и не думая,

что жестоко похмелье наивности,

что себя в это время угрюмое

я люблю без обычной взаимности.

298


Время облегчает бытие,

дух у нас устроен эластично:

чувство одиночества моё

сделалось безоблачно привычно.

299


Поневоле сочится слеза

на согретую за ночь кровать:

только-только закроешь глаза,

как уже их пора открывать.

300


С утра неуютно живётся сове,

прохожие злят и проезжие,

а затхлость такая в её голове,

что мысли ужасно несвежие.

301


Когда бы рано я вставал,

душа не ныла бы, как рана,

что много больше успевал