Закатные гарики. Обгусевшие лебеди | страница 40

жареный сазанчик».

Ты лети с дороги, птица!

Зверь с дороги – уходи!

Видишь – облако клубится?

Это маршал впереди.

Ровно вьются портупеи,

мягко пляшут рысаки;

все буденновцы – евреи,

потому что – казаки.

Подойдите, поглядите,

полюбуйтесь на акцент:

маршал Сема наш водитель,

внепартийный фармацевт.

Бой копыт, как рокот грома,

алый бархат на штанах;

в синем шлеме – красный Шлема,

стройный Сруль на стременах...

Конармейцы, конармейцы

на неслыханном скаку —

сто буденновцев при пейсах,

двести сабель на боку.

А в седле трубач горбатый

диким пламенем горит,

и несет его куда-то,

озаряя изнутри.

Он сидит, смешной и хлипкий,

наплевавший на судьбу,

он в местечке бросил скрипку,

он в отряд принес трубу.

И ни звать уже, ни трогать,

и сигнал уже вот-вот...

Он возносит острый локоть

и растет, растет, растет...

Ну, а мы-то? Мы ж потомки!

Рюмки сходятся, звеня,

будто брошены котомки

у походного огня.

Курим, пьем, играем в карты,

любим женщин сгоряча,

обещанием инфаркта

колет сердце по ночам.

Но закрой глаза плотнее,

отвори мечте тропу...

Едут конные евреи

по ковыльному степу...

Бьет колесами тачанка,

конь играет, как дельфин;

а жена моя – гречанка!

Циля Глезер из Афин!

Цилин предок – не забудь! —

он служил в аптеке.

Он прошел великий путь

из евреев в греки...

Дома ждет меня жена;

плача, варит курицу.

Украинская страна,

жмеринская улица...

Так пускай звенит посуда,

разлетаются года,

потому что будут, будут,

будут битвы – таки да!..

Будет пыльная дорога

по дымящейся земле,

с красным флагом синагога

в белокаменном селе.

Дилетант и бабник Мойше

барабан ударит в грудь;

будет все! И даже больше

на немножечко чуть-чуть...

На берегах Амазонки в середине

нашего века было обнаружено

племя дикарей, говорящих

на семитском диалекте.

Их туземной жизни

посвящается поэма.

Идут высокие мужчины,

по ветру бороды развеяв;

тут первобытная община

доисторических евреев.

Законы джунглей, лес и небо,

насквозь прозрачная река...

Они уже не сеют хлеба

и не фотографы пока.

Они стреляют фиш из лука

и фаршируют, не спеша;

а к синагоге из бамбука

пристройка есть – из камыша.

И в ней живет – без жен и страха —

религиозный гарнизон:

Шапиро – жрец,

Гуревич – знахарь

и дряхлый резник Либензон.

Его повсюду кормят, любят —

он платит службой и добром:

младенцам кончики он рубит

большим гранитным топором.

И жены их уже не знают,

свой издавая первый крик,

что слишком длинно обрубает

глухой завистливый старик...

Они селились берегами

вдали от сумрака лиан,

где бродит вепрь – свинья с рогами