сноровка в разбегании по норам,
отвычка рисковать, решая лично,
и навык петь согласным подлым хором.
783
Ткань жизни сожжена почти дотла,
в душе и на гортани – привкус терпкий,
уже меня великие дела
не ждут, а если ждут, пускай потерпят.
784
Блаженны те, кто не галдя,
но собственным трудом
из ветра, света и дождя
себе возводят дом.
785
У мудрых дев – поплоше лица
и вся фигуристость – не броская,
а крутозадая девица
зато умом обычно плоская.
786
Кичлив и шумен, мир огромный
на страшный сон порой похож,
я рад, что в угол мой укромный
он даже запахом не вхож.
787
С подонством, пакостью и хамством
по пьесе видясь в каждом акте,
я все же с дьявольским упрямством
храню свой ангельский характер.
788
День за день устает и, вечерея,
он сумеркам приносит теплоту
печально умудренного еврея,
готового к уходу в темноту.
789
Загадка, заключенная в секрете,
жужжит во мне, как дикая пчела:
зачем-то лишь у нас на белом свете
сегодня наступает со вчера.
790
Я с утра томлюсь в неясной панике,
маясь от тоски и беспокойства —
словно засорилось что-то в кранике,
капающем сок самодовольства.
791
Приличий зоркие блюстители,
цензуры нравов почитатели —
мои первейшие хулители,
мои заядлые читатели.
792
Вокруг супружеской кровати —
не зря мы брак боготворим —
витает Божьей благодати
вполне достаточно троим.
793
Я всю жизнь сомневаюсь во всем,
даже в собственном темном сомнении,
размышляя о том и о сем,
сам с собой расхожусь я во мнении.
794
Кто пил один и втихомолку,
тот век земной прожил без толку.
795
Бесплотные мы будем силуэты,
но грех нас обделять необходимым,
и тень моя от тени сигареты
сумеет затянуться горьким дымом.
796
Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.
797
Не чересчур себя ценя,
почти легко стареть,
мир обходился без меня
и обойдется впредь.
798
Легковейная мыслей игра
кровь и смерти родит регулярно,
все хотят в этой жизни добра,
но его понимают полярно.
799
У памяти в углах – целебный мрак,
упрятаны туда с умом и вкусом
те случаи, когда я был дурак,
то время, когда был я жалким трусом.
800
Так тяжко, словно у небес
я нахожусь уже в ответе,
а за душой – сожженный лес
или уморенные дети.
801
В какую ни кидало круговерть,
а чуял я и разумом и носом:
серьезна в этой жизни только смерть,
хотя пока и это под вопросом.
802
Наплывы закатного света
текут на любимые лица,
уже наша песенка спета,
и только мелодия длится.
803
